Ольга Первая: Будь

Ну, а я как пустой трамвай
При своих драгоценных рельсах.
Октябрь, меня согревай!
Рифмой и добрым Цельсием.

Удар. И нараспашку дверь.
Спускаю душу с поводка.

Удар. И после оклика легка
Летит она, а с ней метель.

Удар. О дно большой реки…
…а, к черту дверь, срывай с петель!

Мне всё равно куда лететь!
Не видно – протяни – руки!

Сегодня утром ей захочется перчёного,
Побольше зелени, и можно не солить.
Изобразить в лице кота учёного
И поиграть, и похитрить, и помудрить.

А завтра она будет статуэточкой.
По тротуарам отпечатав step by step,
Глаза упрячет в местную газеточку,
Подумать чтобы: «Всё же мир нелеп…»

Чуть позже про еврейских мальчиков
Задумает большой роман писать.
И про соседку, что приехала из Нальчика,
Где что ни день – ну, просто благодать.

Сегодня захотелось ей перчёного,
Побольше зелени, и можно не солить.
Изобразить в лице кота учёного
И поиграть, и похитрить, и помудрить.

Тромбон мурлыкал, и медовый джаз
Струился в чашку кофе капучино.
Бас-гитарист не поднимал серьёзных глаз.
Вокруг порхала радость беспричинно.

Бокалы с тонкой талией – Дюрсо,
Картины, бра, – всё радость источало,
И даже сёмга, у которой слаб посол.
Так верилось – для счастья нужно мало:

Разбавить монотонность дней и вёрст
Импровизированным джазовым стандартом,
Где выйдет вокалистка на помост
И томным альтом все смешает карты.

Плеснёт романтики обильно саксофон
На скатерть вечера, и оживёт Синатра.
Переплетутся танец, явь и сон,
И мы забудем, что наступит «завтра».

Когда пройдешь все стадии отчаяния,
То по-иному видишь этот свет.
Когда в душе покой и неприкаянность,
Не ждёшь чудес – и огорченья нет.

Когда пройдешь все стадии неверия,
И примешь непреклонность бытия,
Тебе единому понятная феерия
И мысль: «Да что же раньше я?»

Когда пройдешь все стадии забвения,
И одиночество естественно вполне,
Уже не ждёшь волшебного явления,
Но видишь радость в зимней тишине.

Судьба-злодейка! Ты опять не виновата,
Что пройдены все точки невозврата.
Старо предание… как верится свежо —
Всё будет непременно хорошо!

Судьба-искусница! Какая ты чудная…
Иду по краю, не перегибая.
Я сумасбродка глупая —
Я знаю.

Ещё немного и сойдем с пути,
Что так наивно обозначили на карте.
Я не хочу всё поле перейти…
Усну сейчас, проснусь, возможно, в марте.

Ведь не должно так быть, что пустота
Звенит в душе, и вторят ей стаканы.
Похоже, путь проложен в никуда.
И перспективы призрачно-туманны.

Похоже, весь материальный мир,
Так шаток и порою бесполезен,
А в панике воздвигнутый кумир,
Уже не восхищает, не чудесен…

Похоже, что в два счёта заплутать
В безумном этом мире может каждый…
В сомнительный момент я лягу спать,
Вполне возможно, что проснусь однажды…

Этот город сложно полюбить.
Нас к нему как будто пригвоздило.
Я тебя давно уже простила.
Знаю, что и ты меня простил.

Вроде бы, ну, что там вспоминать?
Прописи, портфельчик с Леопольдом,
Хлеб горячий. Велик. Погонять.
На пруду весной – по горло в воду.

Этот город сложно полюбить,
Если честным быть, то – невозможно.
Но и не получится забыть
Голос твой потерянно-тревожный.

Снов моих неотвратимый бред…
Кто заранее кошмарно всё обставил?
Мы друг другу верить перестали?
Городу, конечно, дела нет.

В городе есть тихий белый Храм,
Там на Пасху Свет неимоверный…
Помолюсь за правду и за меру…

Остальное, папа, знаешь сам…

Не поспоришь с синим морем,
Обойдешься без ненужных вопросов.
То, что было когда-то ссорой —
Маленький необитаемый остров.

То, что было когда-то звуком,
Разольётся тишиной бесконечною.
То, что знали мы с тобою друг друга, —
Поглотила холодная вечность.