Майя Артурова - Молох. Стихи

Облака свинцовые на небе плывут,
Грозу из монеток за собой несут.
А пока это все мчится,
Тебе пора лечиться.

Родившись когда—то, не был красотой
Земли восхищен: он страдал слепотой.
Без нужного, близкого, милого света,
Рубинов заката, агатов рассвета.

Он спрашивал маму: «Ты знаешь про море?
Что значит – зеленое иль голубое?
Что значит – прозрачный родимый наш воздух?
Что значит – мерцают красивые звезды?»

Он спрашивал часто: «Цветочки – какие?
Как птички, серебряные иль золотые?
А я? Мои волосы светлые, длинные?
Пойду ль я хлебать горе долинами?»

Подросши, решился он стать музыкантом.
Играл на лютне он и был так талантлив!
Но камень подбросил надушенный франт,
В висок он попал – и погиб музыкант!

Все лишь потому, что богатые франты
Не могут терпеть молодых музыкантов.
Кто тему любви и добра поднимает,
Тотчас же от пули врага погибает.

Старуха – мать в трауре льет горькие слезы.
На небе погасли последние звезды.
Юноша незрячий в могиле лежит.
Жертва богачей и франтов обид.

Он спрашивал раньше: «Росинки – прозрачны?
Какой черный цвет деревьев всех мрачных?
А травы, они так безумно – красивы?
Высокие или низкие ивы?»

Он спрашивал: «Небо – оно бесконечно?
Имеет ли цвет скалозубая Вечность?
Как ярко фонарь возле дома горит?»
Теперь под землей он навеки лежит.

А трамваи – это мешки,
Нашпигованные человечеством.
Они на подъем не легки,
Пропитываемые вечностью.

Твой двигатель – верблюд,
Погонщик держит руль.
И пассажиры ждут —
В карьеру, в темноту ль.

Угольки у меня в руке,
Я весь в чем-то белом, густом.
Не пойму, в меле или в муке.
Может, даже в прахе людском.

На глазах – занавески тьмы,
Угольки обжигают ладонь.
Ал цвет кожи, как от чумы —
Был когда-то у нас огонь.

Был – оранжевый, злобный лев,
Трепетали его языки.
И желанным, и теплым был гнев.
А теперь… одни угольки.

От ума одни беды на свете:
«Загордился» – кричат вслед тебе,
Если ты – лишь один на планете,
Кто начало решил дать борьбе
Против неучей, скучных и нищих —
Нищих духом. Но правду – не сметь!
Потому что она будет лишней;
Повторишь – и духовная смерть.

На дворе снег, я так печальна,
Ноты мрака переполнили душу.
Через стекла окна не видно мира,
Что утопает в погоне за смертью.

Страна полна свежей кровью,
А весь мир… Что творится в нем?
Так давайте отслужим панихиду
По тем, кто умер, взывая к Господу.

Голос твой забыт не случайно,
У меня он вызывает тревогу
И печаль, которая рушит
Все, что во мне есть хорошее.

Когда мне было меньше, чем шестнадцать,
Любил я одноклассницу одну.
В те дни бывал я в классе презираем,
Она и все смеялись надо мной.
Суров был взгляд. Глаза в любой момент
Недвижны, темно-серы оставались.
Я в них нашел иллюзии тепла
И, наконец, осмелившись, признался.
Она расхохоталась в рыке шумном,
Затем весь класс, подхватывая, ржал.
Я плохо помню, что случилось дальше.

Я был избит в конце своей учебы
Своими же – и вмиг безумным стал.
Глодала душу ярость и сжигала,
Однако ей не стало даже хуже.
Ее забыть бы – не могу. Печаль
Терзает отражением во снах.
Уж умереть хочу, чтоб их не видеть,
Прости…
………………………………………
С тех пор и стал я ненавидеть женщин.

Отсюда не уйти тебе живым.
Беля рассветом кости, жарит солнце:
Сгниют и сгинут быстро в пекле этом
Все те, кто не нашел еще пока
В Эдем дороги. Их мираж заманит —
Пойдут за ним, превозмогая боль,
Огнь жажды и смертельную усталость.
Не вечен также ты, не одинок,
Бредя опять по пепельной дороге,
Придя туда, откуда начинал.
Луна зажжется пламенным неоном,
Падут вниз звезды, тяжелы, черны,
На ощупь – как тягучий цепкий латекс.
Рассыплет землю…. Расступитесь, люди!
Трехтысячный грядет!