Дмитрий Завадский - Вкус неиспорченной души

Вдали сверкает изумрудный город,
Автомобили движутся неугомонно,
Но скоро все замрут и уползут по норам:
Недолго до суда осталось.
Меня поймет тот человек, который верит в Бога.
Или хотя бы в справедливость. Хоть немного.
Я с Бахом налегке бегу за город и возвращаюсь, лицезрея человеческих рук дело.
Сверкает изумрудный город. И на душе немного потеплело.
А ведь все будет сожжено. Дотла. Каждый захочет все потом вернуть назад…
Но жизнь одна, а на весах все чаще перевешивает мгла. Как бы исправить все не опоздать…
Все суетятся, норовят сорвать куш да побольше – все это классикой становится. Все это надоело!
Бегу и на ходу рисую мысли, тут же их стирая ластиком, слушая вой тоскливой акапеллы.
Конец необратим, значит не стоит удивляться, чего все так бесчеловечно.
Наступит гробовая тишина. Несколько раз ударит молот.
Все соберутся, приговор озвучится навечно.
Немного жаль, что будет так, ведь мне так нравится мой изумрудный город…

А я все так же веду счеты с кармой:
В квартире запираюсь, мыслью тешусь – станет лучше завтра,
Но все так же все холсты пусты и время битвы, но я с холостыми, но все равно пройду чьи-то посты…
Ноет сердце и болят старые раны, но старый волк покажет всем опять улыбку на экране.
Эх, рано мне страдать! – еще во мне не заблистал Есенин,
И не увидел мир картины Рембрандта, но, к сожалению, плохой из меня Моисей.
Быть может подождать? Пожну же что посею.
Рассеяный я: мимо бежит весь мир, а я вращаюсь и мне кажется, что он на месте крутится.
Вложу-ка я опять что-то сюда – а может кто-то купится…
– Тук-тук! – стучится карма мне в окно квартиры, мол, – вылезай, нашла ориентиры!
С издевкой медленно пробормочу:
– А что на этот раз наметим?
– Опять не густо, ведь за старое ты не ответил!
Пустые тары просветят огненные фары – насквозь людей могу я видеть – кармы подарок.
Опять снятся кошмары.
И я бегу по мостовой и вижу огненные блики: горят святых святые лики, исчез куда-то постовой…
А я ведь говорил им: если трудно, значит просто вой!
Желтая пресса – но толку нет от слов, что не имеют веса!
Сгорело все дотла – я видел многих тут живых, но живых в котлах.
Не удивительно, что я сижу в депрессии:
Меня гнев от беспомощности много лет преследует, как Сталина репрессии.
Видел, как снял одежду фрик, но глупо верю: есть на свете настоящий Санта.
И где-то между промелькнет надежда: вдруг все будет лучше завтра?
Пока у меня есть надежда изменить все – есть смысл на завтра наставлять будильник.

Среди бетонных стен, расплавленных микросхем, где пыль и грязь,
Я теряю себя.
Среди обломков и кирпичей, пропадаю, увы, насовсем. Ни дать, и ни взять.
Я теряю себя.
Среди шума и ругани, зла, не видно ни зги.
Если ты слышишь, прошу, помоги…

Приди ко мне, когда от меня отвернется каждый.
Я знаю, что всякий брошенный камень вернется однажды,
Но меня это никак не волнует, пусть останется это за кармой,
Я постараюсь забыть все.
Может, заново сяду за парту.
Приди ко мне, когда я перестану себе доверять.
Меня поломает когда-то, попробуй не потерять.
Когда-нибудь стану другим, может сложным,
Знай: только ты мне поможешь. Возможно.
Позарез нужно быть уверенным, пока в здравой памяти,
Что когда не узнаю тебя, ты не станешь тем самым предателем.
Все поставлю на карту с тобой, куда я ни буду идти!
Я просто люблю тебя. Если можешь – не подведи.

Наверное, ты не знаешь, что будет после этой строки. Поверь, я тоже.
Мозг загорожен, будто у дурака. То, что работает еще с первоистока, по приказу господина «злобы дня» меня тревожит.
Давай сыграем. Ты – судья.
Ну вот тебе моя душа.
Давай, открой ее, вверх дном переверни все, не спеша.
Пусть не смущает тебя вовсе, что каждодневный бунт нанес увечий больше, чем если бы сорвавшись с троса груз массой под тысячу и фунт упал на торс рабочий.
Простить изволишь? Ты ж не чужой теперь! Открой вот этот вот отсек.
Знакомься с малодушием, виной чужих потерь, покрытой плесенью и спрятанной от всех,
Немой любовью для детей. Подвинь бочонок со злорадством и оправдавшие не раз гнилье нутра вопросы;
За всем вальяжно распластавшись, девчонка распускает, словно косы,
К богатству жажду, изменяя на исходный желчью вкус,
Что был грильяжный, и тихим шепотом внушает, что самый мудрый – эпатажный трус.
Не надоело ли тебе, мой новоиспеченный гость, за кругом мерить круг; глазеть, не закрывая век?
Снуют повсюду, издавая вой, влеченные гордыней, толпами и врознь, враги, врагом которых будет человек.
Нет, я не знал, что будет после этих строк, поверь.
Выбросил шляпу в сторону судья и убежал, захлопнув дверь.
Нет проигравших. Значит, не было побед.
Я улыбнулся от души, если там что-то хоть еще душевное осталось.
Взяв в руку карандаш, я напишу одно: нам судей нет.
А если есть, позволь твою душонку посмотреть, хотя бы малость!