Вячеслав Губанов - Робкий Лев

Роман, увидев, как овчарка

Ворону в зоне лесопарка —

То зрелище, как мир, старо —

Облаяла, подумал грустно:

«И у собаки дело есть,

А у меня, хоть встать, хоть сесть,

Дел нет, а без работы скучно».

О, горе, двадцать первый век!

Насколько жалок человек,

Что позавидовал собакам!

Пусть это будет сильным знаком.

2

Всё вызывало его гнев:

Потребность рано просыпаться;

По эскалатору спускаться

В метро глубокий страшный зев;

Пыль на полу; людской поток;

Противно пахнущий чеснок

На фоне пива или водки —

Дыхание лужёной глотки;

Вид опустившихся мужчин,

Что разучились чистить обувь

И знают тысячи причин

Не уступать места убогим;

Стаккато женских каблуков,

Подобно стуку молотков,

По нервам бьющее бичами;

Мешки под сонными глазами;

Овалы бледных женских лиц —

Ещё без губ и без ресниц,

А лишь готовых к нанесенью

Румян, помад, к подводке тенью —

Как для матрёшек заготовки,

Что для покраски, лакировки

Лишь подготовлены слегка

И очереди ждут пока;

Народ, встающий спозаранку,

Как вывернутый наизнанку,

Угрюмо шедший на завод,

Неся в кармане бутерброд;

Бутылки, воткнутые в снег,

Как памятник самодовольства,

Как признак буйства без помех

И бесполезного геройства…

Унылый вид… Потухший взгляд…

Рука с горящей сигаретой…

Возле метро он был не рад

Мелькать статистом в сцене этой…

И лишь бойцовые старушки,

Что, лихо шапки заломив,

Молотят сумками друг дружку,

Простор метро не поделив,

Порой немного отвлекали

И вызывали его смех…

Жаль, мало их, старушек тех,

Что избавляют от печали.

3

Но в середине февраля

Слегка поводья отпустили,

Когда к ним на исходе дня

Шумахера переселили —

С помощницей неясных лет,

Бумаг и папок ворохами,

Заявками на инструмент,

Двумя свободными столами.

Был переезд осуществлён

Стремительно, в одно мгновенье.

Евстрат был очень удивлён,

В словах сквозило раздраженье:

«Тебя я здесь не ожидал!

Теперь нарушена компактность! —

Затем, чтоб скрыть свою бестактность,

Евстрат Шумахеру сказал:

– Амелькина недавно встретил…» —

«И что же? Как сейчас Иван?» —

«Я перемены не заметил:

Амелькин, как обычно, пьян!»

Они немного посмеялись,

Потом снабженцы дружно взялись

В углу порядок наводить,

Где их решили разместить.

4

О столь невыгодном контрасте

Роман и думать не посмел —

Он статуей весь день сидел,

А рядом с ним кипели страсти:

Шумахеру цеха звонили

И кладовщицы приходили,

А он на них, как господин,

Смотрел с заоблачных вершин.

Роман, в добавок, ощутил

Свою беспомощность сильнее,

Когда Арапов лист вручил,

На нём – таблица, рядом с нею

Сам генеральный написал:

«В.И., как будем экономить?»

Гудков переадресовал:

«Г.П., Борея ознакомить

И вместе срочно доложить!»

В таблице – список инструмента…

Роману не хотелось жить.

Он в страхе ждал того момента,

Когда придётся на доклад

Идти, что сам Гудков назначил…

Он доложить и был бы рад,

Но так работать и не начал:

«Зачем хожу я на завод?

Ведь то, что названо работой,

Не более чем скуки плод,

Вознаграждаемый зевотой…»

Зато Евстрат стал поручать

Роману мелкие заданья,

Что позволяли покидать

Не только стол – пределы зданья:

В копировальное бюро —

Для размноженья документа,

На посещение клиента

В охране получить добро.

Романа это удивляло:

Ему никто не предложил,

Чтобы Евстрату он служил.

Тогда бы это означало:

Он должен статус поменять

И впредь заданья выполнять,

Достойные не инженера,

А примитивного курьера.

Жидков Романа поддержал:

«Я это тоже испытал:

И пропуска, и размноженья,

И остальные униженья…

Надеюсь, временно всё это…»

Спросил и у жены совета

Роман, не зная, бунтовать

Или свой гнев пока скрывать:

«Хотел бы я понять причину,

Дающую Евстрату власть…

Он резко поменял личину

И мною пользуется всласть…

Единственный законный повод

Распоряжения давать —

Он любит кофе распивать

С Араповым…» – «И это довод?

Какая должность у него?» —

«Того никто из нас не знает…

Ах, да! Он часто посещает

Гудкова… Больше ничего!

Так почему я должен слепо

Его заданья выполнять?

Всё унизительно, нелепо…

И больше нечего сказать». —