Виктор Злобин - Краски

В кафе на тихой улочке
Сижу, смотрю в окно.
Кусаю с маком булочки,
Со смаком пью вино.

А там, за дальним столиком,
И тоже у окна,
С известным алкоголиком
Сидит моя жена.

Грустит моя красавица,
А он ей чушь несёт.
И что в нём может нравиться?
Кто женщину поймёт…

Ушёл. Бреду понуро я.
Вдруг, слышу за спиной:
«Прости, какая дура я,
Единственный ты мой.»

Обняв её за талию,
Заметил добрый знак:
В слезах небо Италии…
Какой же я дурак!

С тех пор на той же улочке
Всегда мы с ней – вдвоём,
Кусаем с маком булочки
И чай со смаком пьём.

Итак, всё скомкано, всё смято.
Они явились тут и там.
Что было дорого и свято,
Отброшено ко всем чертям.

Смотрю на компас, он как прежде
Упрямо кажет: север – юг.
И мне, советскому невежде,
Не верится в измену – вдруг.

Сжимаю пистолет – заряжен.
В кого пальнуть: в него, в себя?
Вопрос фемидой не отлажен,
И я всплакнул, врага любя…

Утихнет боль. Уйдёт смятенье.
Моя Россия, я – с тобой.
Я верю, чудо возрожденья
Тебе означено судьбой!

В содомии с бездушными масками
Не заметил, как время прошло.
Утомлённый вконец телесказками,
Из столицы махнул я в село.

Колыбель ты моя неоглядная,
Разметались глаза вдаль и вширь.
Где гуляла гармонь однорядная,
Там в крестах, как в колючках, пустырь.

Величался колхоз «Красным пахарем».
Колосились под солнцем овсы.
Городским ловеласам и хахалям
Мы не раз утирали носы.

Выпекались тут хлебы душистые
И парное текло молоко.
Хороводы девчат голосистые
Опьяняли – светло и легко.

Где красавицы наши колхозные?
Ни доярок теперь, ни коров.
Повилика ест кучи навозные.
Вороньё – на костях тракторов.

Кои лета уж травы некошены,
И в руинах дворцы для скота,
И дороги, и пашни заброшены,
И кругом – нищета, нищета!..

В содомии с бездушными масками
Не заметил, как солнце зашло.
Утомлённый вконец телесказками,
На коленях молюсь за село.

Стружку поднял на дороге, она
Пахнет ядрёной смолой.
Где-то росла и шумела сосна,
Где же, в сторонке какой?

Где-то… безбрежны просторы страны,
Сосенка где-то опять,
Выйдя на место могучей сосны,
Солнце мечтает достать.

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.
Могу быть галантным и ласковым быть.
Но рос я, простите, в партийных застенках
И громко, увы, не привык говорить.

Заложены уши мои были ватой.
Одно только слышалось слово – марксизм.
Умом моим правил мудрец бородатый.
Пропитан утопией был организм.

И вот уже новые меты на шее,
И дышится трудно – сдавила петля.
То пленником был я великой идеи,
Теперь я – ничтожнейший раб у рубля…

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.
Могу быть галантным и ласковым быть.
Но, как мне, невольнику душных застенков,
Заставить себя этот мир полюбить?

С резцом кочуя по Вселенной,
Он, как искусный ювелир,
Брал минерал обыкновенный
И превращал его в нетленный
Алмаз, рубин или сапфир.

И даже времени пылинки,
Халат отряхивая свой,
Он переплавил все в картинки,
И миру книжные новинки
Явил как свиток золотой.

И в этом свитке самотканом,
Где кружат в вальсе тень и свет,
Предстал окутанный туманом –
Весёлым, грустным и желанным,
Эпохи сгинувшей портрет.

Там, у Лавры, молодые
В яме узники сидят.
Сын Кавказа, сын России
Протянуть им руку рад.

Верит он, Рамзан Кадыров,
Путь один достойный есть
И к согласию, и к миру –
Путь Аллаха – Долг и Честь!..

Грустит молитва над Гихами, [1] Старинное село в Чечне, упоминаемое в поэме М.Ю.Лермонтова «Валерик», – родина Саида Лорсанукаева – известного общественного деятеля.
Колени преклонил аул:
Саид-ага, простившись с нами,
Здесь тихо вечным сном уснул.