Наталья Патрацкая: Стихи. Том 4. Время написания 2001-2002

Сиреневый каскад ступенчатой воды
Я вижу каждый день вдали на побережье.
Сквозь лупу из пруда смотрю, а где там ты?
Но с каждым днем, увы, тебя я вижу реже.

А, где взять микроскоп, чтоб различить тебя
Среди других людей на неком побережье?
Сквозь облака потерь ищу тебя любя,
Смотрю сквозь микроскоп, слеза глаза мне режет.

Я в лупу из пруда просматриваю дно,
Быть может, это там я что-то потеряла.
Не вижу ничего, лишь солнышко одно,
Да лодку на песке, а в ней и я застряла.

Иду вокруг пруда, лежит он словно жук,
Смотрю на небеса и местные просторы.
В бинокль ты смотрел, как в воду я вхожу,
Но мы вдруг разошлись – житейские раздоры.

И вот, беру очки, смотрю на монитор.
Каскад, пруд за стеной, я их, увы, не вижу.
Съесть бублик, он, как, тор. Все. Камера. Мотор.
А где-то вдалеке Останкинская вышка.

На берегу, покрытым смогом,
Я вижу древности черты.
Вот частокол, который смог бы
Огородить от горя рты.

А там повыше колокольня,
Домов, размытые следы.
Их можно обойти невольно,
А вот лежат холсты, холсты.

Их отбелили просто солнцем,
Но юбки женщин все мокры,
Они мочили их у донца.
И вот в руках у них багры.

Мужчины, сети, дети, бредни,
На них холстина, вид рубах.
И лапти среди них не редки,
Вот кто-то в колокол вдруг: Бах.

В вишневом шелке
играет солнце,
в вишневых искрах
ты солнцу рад,
В томатном соке
немного соли,
Словесным спорам,
как солнцу – рад.
Рука змеею
ласкает шею
и отпускает
совсем легко.
Глаза смеются,
уста немеют,
И все сверкает
вокруг него.
И мощно плечи
слегка кружатся,
Рука находит
их дальний край.
Томление лечит
и мы прижаты.
Тела и коды,
касания – рай.
Он заблудился
в вишневом шелке
и окунулся
во тьму ночей.
В душе гордился,
рассветом желтым,
Что был любимый,
что был он чей.

Лучший фильм любых времен
Не для нервных, слабых жен.
Гобелен лежит уютно,
Жутким розам часто трудно.

И тому кому пишу,
Я об этом не скажу,
А иначе будет плохо,
Над стихами будет охать.

То да се, да то вот так,
Осуждать любой мастак.
Марево, тепло и сухо,
Я пишу, я не старуха.

Ах, какой роман пропал,
Только стих он выжимал.
Напишу теперь другому,
Не тому, а мухомору.

Туфли несколько бледнея,
Робко подошли к дверям.
Гостья женщина, не фея,
Что сегодня ей терять?

Вот и ручка приоткрыла

Дверь в заветное крыло.

Вырастают счастья крылья.

Двое в комнате. И лоб
Должен думать о задание:
Курсовой проект. Что там?
Из задания свиданье
Получилось, и следам

Предстояло развернуться,

Сбросить туфли невзначай.

Он обнял. Он повернулся.

На столе остынет чай.
Вот и все. Они забылись.
В очень нежной тишине,
Среди радости и быта,
И летели как во сне.

Где задание? Проблемы?

Все забыто. Кто они?

На столе, у чая схемы.

Но они? Они одни.
Были туфли, некий полдень,
Брючный, красочный костюм.
Вседозволенность, нет, полно.
Это страстность первых дюн.

Сжимаются мышцы от грустных мелодий,
Сжимается что-то в душе от тоски,
А все потому, что вся жизнь из пародий,
И что-то противно стучится в виски.

А то холодильник клокочет угрюмо,
Компрессор устал и ему невдомек,
Зачем надо бегать по внутренним трюмам,
Лет 20 – работал, а этот год нет.

Устал холодильник, трясется противно,
Грохочет, щекочет, но холод идет.
И шум отдается во мне песней дивной,
Что больше не хочет он делать свой лед.

Купили другой. Его мне подарили,
Он очень большой, в нем застыла вода,
Но ручку его через день уж отбили,
Такая случилась вдруг с ним ерунда.

В нем камеры две, есть мороз или холод,
Конечно, спасибо, с таким хорошо,
А ручку совсем оторвали, стал молод.
Так что мне сказать. Он стал гладким еще.