Кирилл Берендеев - Литературный оверлок. Выпуск №3 / 2017

Я ей показывал свои снимки, предложил поставить один из понравившихся в качестве заставки на рабочий стол ноутбука. Она отказалась, улыбнувшись, мол, каждое утро, включая компьютер, буду здороваться с моим рыцарем, а его нет. Я возражал, ну почему же, я здесь. Она озорно заискрила взглядом, спросила напрямую, нравится ли мне. Я отвечал, кажется с какой-то обреченностью в голосе – с первого же дня. Натали смутилась, спохватилась, как же так, я столько для нее сделал, а без отдарка до сих пор. Пошли на лоджию, она стала сыпать без разбора кабачки, патиссоны, огурцы, морковь в сумки, набила три, одна порвалась, она немного успокоилась, я принялся откладывать.

– Все точно не дотащу, даже до лифта.

Через два дня снова был у нее. Знакомая привезла малину и щедро оделила подружку, та пригласила разобрать ягоды. Натали, готовя основу для варенья, рассказывала о пациенте: мальчике лет двадцати с большим гонором, даже ей с трудом удалось окоротить требовавшего себе особые условия парня. «Могу поселить в ординаторской, говорю ему, но тогда придется отвечать на звонки».

– Как они без тебя обходятся?

– Иногда звонят, просят придти, подменить. И хорошо, если во второй день, а сразу после смены – я с ног валюсь. Я говорю, миленькие мои, ну совесть поимейте, я и так стараюсь, дайте роздых, – вздохнула и снова улыбнулась: – Не всегда так случается.

Через три дня позвонила, попросила придти. Вернее так, позвонила, но напросился сам, по голосу поняв, насколько Натали не та, к которой я привык за полтора месяца. Встретила меня у лифта, заранее открыв дверь, знакомая розовая пижама, серое лицо. Проводила в кухню.

– Позвонила сегодня утром в больницу, Сашу готовили к операции, я ей икону дарила, – я кивнул. – Вчера вечером звонила, сказала, вот видишь, даже твой человек божий не понадобился, а сегодня утром умерла. До сих пор не своя, – и тут же: – Не умею я этого делать.

– Чего «этого»? – не понял я.

– Да и она хороша, взяла, хотя заранее знала, что не положит у кровати, не помолится, в церковь не сходит, а она рядом, церковь, в двух шагах, на территории. Божья помощь не получается, раздаю, а только хуже.

– А были другие? – она кивнула.

– С мужем так. И с другими. Я люблю бога, но я не умею делиться им, своей любовью. Я не обрядная, я молюсь, я пощусь, я исповедуюсь, мне все прощается, но другим, вот им – нет. Прости, что я говорю, мне надо не тебя тревожить, а его, он может один сказать. А может и говорит, но не понимаю, не понимаю ничего, – Натали заплакала.

Первый раз видел ее такой, исчезла вся она прежняя, совершенно другая женщина, сорока с чем-то лет сидела передо мной, плакала, не вытирая слез, уставясь невидящими глазами в холодильник и коротко всхлипывала. Я подсел, попытался прижать к себе, она оттолкнула.

– Не надо, я другая сегодня.

– Я знаю, но…

– Не надо, – и вдруг: – Я ведь нравилась тебе.

– Ты мне и сейчас нравишься. Я тебя почти каждый день во сне…

Она хотела закрыть рот рукой, но промахнулась, будто пощечину попыталась влепить. Сжалась, произнесла «прости», снова долго молчала.

– Ничего не выйдет. Я не такая, – повторила и снова замолчала. Только глаза просили уйти. Им я и подчинился.

Натали позвонила на следующий день, пытаясь снова предстать прежней. Голос с заметной хрипотцой просил прощения: Натали собиралась на дачу на неделю. А там сам знаешь, связь не ловится. Я молча кивал, пока не сообразил, что Натали не увидит движений головы.

– Поедем вместе.

– Ты же знаешь, я тоже буду не такой. Мне не хочется. Прости, – и тут же: – Зато, когда вернусь…

Связь нежданно оборвалась, я перезвонил, но Натали больше к разговору о поездке не возвращалась. Говорили о ее делах в больнице, она говорила, я слушал.

Позвонила только через двенадцать дней, до этого домашний отзывался роботом, сообщавшим, что хозяйка пропустила платеж, мобильный недоступен. Сказала, что переехала, теперь до работы всего пятнадцать минут на автобусе, без пересадок. А не другой конец города, час с лишним в одну сторону.

– Ты как будто всем мегаполисом отгородилась, – наконец, произнес я.

– На новоселье не приглашаю, вот разберусь чуть, а то уж очень тут грязно. Перед собой неудобно. Кухня вся черная и холодильник заляпан чем-то. Я тебе позвоню, когда все налажу. Тогда и посидим.

– Буду ждать.

– Посидим, – эхом повторила она, заканчивая разговор. Я положил трубку на базу, молча оглядел комнату. Потом поднялся, смял старую трепаную картонку иконы богородицы и вышвырнул ее в окно. Будто пытался мстить испугавшейся меня чужим подарком.