Александра Лисица - Минус сорок два

Истина односложна и такова:

боль – лишь самый легкий способ найти слова,

раз в три года нужно себя пересобирать,

вот опять.

Я не знаю, как это случилось, произошло:

открываю глаза – а ночью белым-бело,

и со станции, стоя над рельсами на краю,

Александр Невский очесывает чешую.

По спине реки с подворотом стелясь вот так,

петербургский туман замыкает во мне контакт.

Тикай, тикай, пришелец, на камни себя уронив.

Утром будет звонок

или взрыв.

невозможно идти апрелем школьным двором

неизменно кажешься зеркалом самой гром

кой девочки с неуместной яркой помадой

и какой-то хлыщ с драматической челкой рядом

в кабинете труда недошитые юбки

мама тебе разрешает татуировки

летом покрашусь в какой-нибудь синий цвет

ты идешь на свой выпускной а я на свой нет

невозможно идти апрелем но хорошо

память выудит запахи но и подменит факты

выбор сложен – писать об этом стишок

или пост вконтакте

#тучныенулевые

Автобус шел междугородным рейсом,

старик пакет не выпускал из рук,

и телевизор над шоферским креслом

показывал "Бандитский Петербург";

подросток демонстрировал способность

занять проход протянутой ногой,

и человек качал себе рингтоны,

и слушал плеер человек другой.

Ночь наполнялась ломотой, и гулом,

и светом обгоняющих корыт.

В открытое окно пока что дуло,

но был и тот, кто силился закрыть.

как ложился парус на дно морское в песок, становясь песком

как песок говорил ему – не лежи так больше ни с кем, ни в ком

выходил из песка песок, а из паруса мокрая белая нить

воду лить

как ложилась радость на боль, превращаясь в даты и календари

где январь – снегири, а апрель – пузыри, а июль навсегда горит

все, о чем когда-то было так страшно и думать, и говорить

станет даты и календари

как ложился ты рядом, не ведая края, времени и стыда

кто мы все, если не вода с песком, не песок и морская вода

и когда просыпаешься через край, потому что не видно края —

просыпаюсь

Август узок, август не налезает,

никуда не ходи и гляди в окно,

как над домом женщина нависает

то ли в дачном плаще, то ли в кимоно,

на газоне грачиные диагонали

топчет мокрой ногой, что ни шаг – то вздох.

Обещает, что после титров в финале –

только мытый гриб, только мятый мох.

Стоит на несколько дней отлучиться из города,

и район немедленно запускает мутацию,

и асфальт щетинится частой иглой оранжевой,

во дворе вздымаются, ходят шугой дорожки,

круглосуточное ИП обновляет вывеску

или вовсе сворачивается и съезжает.

Это древние всё, фольклорные механизмы:

не узнает купец двора своего богатого,

не узнает солдат отца своего и матери,

не узнает умник Иван обещанной девицы

и отдаст, не тоскуя, чего он не знает дома,

справедливому духу леса с хорошей памятью.

Возвращаешься – прячутся асфальтоукладчики,

запаковываются в землю новые трубы,

прикрываются пылью "Продукты 24"

и по-новому перевивается двор шиповником.

Но в кармане поёт мельхиор громче и мажорней,

Значит, ты на своей дорожке,

своём месте.

Самое сложное во взрослой жизни – не съём угла,

не бюджетирование холодильника,

а выставлять будильник на шесть утра

и самому себя отводить в поликлинику.

Дождавшиеся вечера уходят

домой, гулять, в инстанции и гости,

несут с собой обиды, документы,

не самые дешёвые сосиски,

Абрау-Дюрсо в подарочном пакете

и пьют американо выносной.

Дождавшиеся вечера шагают

в свой дом и в свой замок свой ключ вставляют —

но ни один из связки не подходит,

и начинается другая жизнь.

И когда мы станем не люди – бетонные плиты

с нитевидным и выгнутым металлическим пульсом,

станем проходными, зелёной эмалью облитыми,

турникетами, не умеющими повернуться,

вот когда мы станем никем, то есть всеми ими

(заводские заваренные ворота, расквашенная дорога),

я и в бетоне продолжу выкрашивать твоё имя,

хрусткое, разламы-ва-е-мо-е на три слога.