Виктор Кротов - Капризное счастье существования. Свободные трёхстишия

с потускневшей серебрянной бумажкой. 3 3 «Секрет» – так называлось детское развлечение (оно изредка встречается и сейчас): положить в ямку красивые бумажки или что-то ещё, закрыть стёклышком и засыпать так, чтобы только ты знал, где это находится.

День – как объятие самой радости.

Куда же подевались люди?

Пустынно и грустно.

Ветхий автобус

почти плывёт по российской грязи,

воображая себя кораблем.

Пёстрое стадо коров и овец.

Луг, берёзовая роща.

Только память городская.

Сентябрьский тополь —

воздушное жёлтое озеро,

плоскими каплями стекающее на землю.

Терпеливые деревья

по колено в осенней грязи.

Что ж, им не вытаскивать из неё ноги.

Насквозь прозрачная роща,

серый мартовский снег,

непонятное небо.

Что собрать в этом ландышевом лесу?

Букетик белоствольных берез?

Забираю на память.

Ваше Сиятельство Солнце!..

Ваше Превосходительство Гора!..

Ваше Величество Море!..

Пью утренней душой

солнце, растворённое в небе, —

обжигающий зимний напиток.

Весна играет в зимнее «замри».

Заледенели разливы.

Припорошены прогалины.

Весело и больно смотреть

на поэтесс и философов, метущих улицы

в золотой опадающей Москве.

Что это за мягкий пакет, мама?

А, ты сюда собираешь белую шерсть,

расчёсывая нашу любимую собаку…

Слава славянскому слову,

способному на чудеса,

великому в прошлом и в будущем…

Спит село Тимашёво

вокруг церкви

с покосившимися крестами.

Основной цикл этой книги объединяет стихи, написанные преимущественно в 1972 году (только последняя часть – в 1972—1974 годах). Это был, может быть, самый насыщенный год моей жизни. Я познакомился с Машей Романушко, а через несколько дней – с художником Валерием Каптеревым и его женой, поэтом Людмилой Окназовой, которые стали нашими близкими друзьями. В доме Каптеревых для нас возник целый новый круг творческого общения. Родился мой старший сын Саша. Я побывал в Новосибирске, Кишинёве, Таллинне и в других местах. Прошёл через несколько совершенно разных пластов переживаний. Этот год был – как жизнь среди жизни. Так что и счастья, и его капризов было предостаточно.

Может быть, никогда и не вспомню

ни слова из опьяняющих речей,

что шепчет мне эта минута.

Музыка.

Кружево звуков.

Живое кружево звуков.

Что мне вино,

что мне гашиш и опий —

когда воображенья бьёт родник!..

Молодость

нежными волнами свежести

окатывает сердце – и отбегает прочь.

Капризное счастье существования

то и дело нашёптывает мне стихи,

но почему-то всё больше чужие…

Спешу я к дому, словно падающий камень

к земле: чем ближе,

тем быстрей паденье.

Мне ничего от красоты не надо.

Пусть только будет,

шепчет и поёт.

Влечёт к себе

– загадочно, печально —

воспоминаний давних дно морское.

Кто знает, пусть расскажет: что же лучше —

добра начало

или зла конец?

За что же расплачиваюсь сегодняшней болью:

за вчерашнюю радость?

за неизвестное завтра?

Устал, истомился

обилием жизней,

пережитых в воображении.

Наука – трасса карьерного бега

с чудаками-чернорабочими,

трамбующими дорожки.

Хватит горькой мудрости.

Учусь божественному сумбуру,

великому неразумию.

Приступ ночи кончился.

Долгожданный телефонный звонок

унял боль.

Очень поэтическое настроение.

Да-да, сегодня стихи поются сами.

Но через пять минут – завтра…

Стихами пьян

и не возьмусь вести машину.

Не хочется водить даже карандашом по бумаге.

Косматый смех

рвётся из души к небу,

и сгущается в тучу, и обращается в плач.

Белый день догорел дотла, и я с ним.

Теперь в электрическом ночеубежище

вспоминаю, как нам жилось.

Служу сиделкой

у неизлечимо больных фантазией.