Андрей Куликов: Племя молится о нас. Сборник стихов

Я лишь однажды о себе напомнил:
Весь мир тогда топил себя в слезах —
«Курск» утонул! Такого быть не может! —
В людских кричали ваших новостях.
Конечно быть не может… Только вот он…
И знали обо мне в морях семи.
Зачем вы доставляете заботы
Такие, люди, существам морским?

Я лег поспать. И мне Титаник снился.
Но вновь подняли шум над головой.
Вы друг о друга сколько бы не бились —
Почувствуете страх передо мной.
Я – Спрут. И все меня боялись
На океанах всех, и всех морях.
Я снился вам. Но вы еще не знали,
Какой порой вода рождает страх.

Опять стучит отчаянье в висках,
Гудкам коротким вторя телефона.
Я обожаю это чувство – страх.
Мне нравятся гудков коротких стоны.
Мне нравится жестокость пустоты,
Спрессованной в объем моей квартиры.
И в мыслях ты, и ты, и только ты.
Опять мечтой. Опять недостижимым.

И в мыслях ты… Дрожит моя рука —
На бледный лист, на жертву вдохновенья,
Ползет змеей строка. Ползет строка
Надеждой, безнадежностью, сомненьем…
Я траур обожаю этих дней.
Свободу, порождающую муки…
В разлуке любим мы еще сильней.
Еще родней становимся в разлуке.

Скомканный неба листок
С неудавшейся строчкой.
Снова закончить не смог,
Не добрался до точки.
Слишком с мечтою своей
Высоко ты забрался.
Вышло, что случай сильней,
И полет не удался.

Столько затрачено сил,
А в награду – начало.
Рок над тобой подшутил —
Результатов не стало.
Этот, последний урок,
Не решился, как прежний, и прежний, и прежний…
Ливень холодный помог,
Не оставив надежды.

Ты так легко ложишься на гитару,
Моим податлива становишься рукам…
И, утонув в дурманящем кумаре,
Я путаю тебя в сплетенье гамм…
И я тебя сыграю до конца,
Мешая звук нейлоново-пастельный.
До сценки не порнушной, но постельной.
С улыбкой гуру и серьезностью жреца.

Как тела музыкальные изгибы
Вплетаются в бессмертный нотный стан,
Когда тебя, от пяточек до нимба,
Я позволяю петь своим губам!
И в пальцы не предательскую дрожь
Все новое вселяет вдохновенье,
Рожденное любовью – не влеченьем.
И не добавишь ничего, не уберешь…

Небо, листом обожженной бумаги,
Тлеет над городом чернью тяжелой…
Мы потеряли надежду и страхи.
Будем ли вместе – вопрос нерешенный.
Пахнет пожаром от дыма табачного.
Эта усталость, хоть что-то, но значит ведь?
Вкус к суициду и тяга к убийству.
Долгая ночь, и пять лет – очень быстрых.

Муза моя – потаскливая сука.
К счастью, похоже, относится ровно.
Нашу любовь уважает за муки.
Смехом вплетается в дикие стоны.
Пишет стихи, потешаясь, невзрачные —
Мысли дешевые, рифмы прозрачные…
Только оно наше чувство лелеет.
Черное небо над городом тлеет.

Беда забила в уголок.
Рука, придерживаясь плана,
Забила плана… План помог
И в сотый раз. Но как-то странно
Разговорился уголек:
Про уголок, про то, что рано
Себя от раны в гроб вовлек.
Что был бы счастлив как-нибудь,
Не будь бы я чрезмерно нервным.
Что в жизни мог бы встать на путь,
На верно выбранный, наверно,
Лишь крикнул бы себе: «Не трусь!»…
Но трусь, дрожа в углу, о стены.
Боюсь бояться… и боюсь…

Кашель.
Никотин и кровь
Раковина глотает жадно.
Рвутся струны, пляшет бровь.
Холодно и снова жарко.
Холодно опять. Кровать
Губкой пот сочит холодный.
Спит Бессонница удобно —
Не удобно в бок толкать —
Страшно:
Встанет – будет шум.
Шум мигренью, пульсом звонким.
Не уснешь. Что ж, на ночь струн
Хватит. Пять еще – не долго.
Пять – чуть-чуть. Пинками гнать
Ночь, до самого восхода.
Чушь писать. Взаимно-гордо
С одиночеством молчать.
Кашлем в ночь плевать негромко.
Ждать. Не спать. Не спать и ждать.