Ива Афонская: Трава Полынь. Четвёртая книга стихов

Коснулась тень тревоги
во сне лица усталого,
всю ночь мне что-то сниться,
но сон печален мой:
там девушка из пьесы —
Лариса Огудалова,
и пароход, и Волга,
и чайки над кормой.

Ночь над рекой, и пристань,
и огоньки на палубе,
и край заката алый,
и блики на воде.
Романса слог старинный,
гитары голос жалобный,
и узкий шаткий мостик
от радости – к беде.

Как странно – мой любимый
он тоже из Саратова,
и та же наша доля,
какой бы ни был век.
Не лучше и не хуже
экранного Паратова,
не принц и не злодей он,
он просто человек.

Зачем гитары звуки
полны такой печали,
и нам волнует сердце
романсов старых грусть.
Одна я на причале,
все корабли отчалили,
но пусть мой сон печален —
проснуться я боюсь.

Проснусь – и будут так же
безжалостны слова его:
«Уже настало утро,
тебе пора домой».
Всё повториться снова,
Лариса Огудалова,
и пароход, и Волга,
и чайки над кормой.

Мечтаний выцветшие краски
храня сгоревшею душой,
мы от судьбы хотели сказки,
но проза – вот что нам пришло.

Зачем, душа, метанья эти?
Чего ты жаждешь столько лет?
Есть муж, семья, и дом, и дети,
любви и счастья только нет.

Где вы, мечтанья грёз девичьих?
Храпит ночами близ меня
какой-то серый и обычный —
не принц, не рыцарь, без коня.

Не получилось, как мечтали,
нам быть счастливыми, любить.
На нашей жизни тень печали,
и зов души не утолить.

Когда Асолей множество, то алых
на каждую не хватит парусов.
Порода Греев вывелась, пропала,
но множится порода Казанов.

А что Асоли делают, бедняги?
Одни – слывут за синего чулка,
растят другие сына от бродяги
иль замужем за сыном мясника.

Не браком утешаясь, так романом,
своей душе и воле супротив,
идёт Асоль под ручку с Дон Жуаном —
ведь надо же ей с кем-нибудь идти.

Всюду на гуляньях я
первая средь прочих,
а за мною, как змея,
всё молва бормочет.

Всех длинней моя коса,
с яркой лентой алой.
Бабы шепчут: егоза,
уродилась шалой.

И завистливо глядят
на меня подруги,
и судачат, и галдят
про меня в округе.

Мол, с такою красотой,
верно, плач не ведом,
если парень ты простой —
и не суйся следом;

что румянец ярок мой —
но никто не знает:
от бессонницы ночной
ярче он бывает.

Если светел мой наряд —
ничего не значит.
А глаза мои блестят —
ночью много плачут.

Я жить хотела в чистоте,
да жизнь поймала в сеть.
Мне – словно капле на листе —
последний миг висеть.

Я быть хотела, словно луч:
он светел, чист и прям.
Но сорвалась с высоких круч
в пути к большим горам.

Зачем же ставит жизнь силки
на птиц, летящих вверх,
и тропки так подчас тонки
то в рай, то в ад, то в грех.

Глухая пора листопада,