О, да, мы из расы
Завоевателей древних,
Которым вечно скитаться,
Срываться с высоких башен,
Тонуть в седых океанах
И буйной кровью своею
Поить ненасытных пьяниц —
Железо, сталь и свинец.
Но все-таки песни слагают
Поэты на разных наречьях,
И западных, и восточных,
Но все-таки молят монахи
В Мадриде и на Афоне,
Как свечи горя перед Богом,
Но все-таки женщины грезят —
О нас, и только о нас.
1917
И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города,
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда.
Бушует пламя, трубят трубы,
И кони рыжие летят,
Потом волнующие губы
О счастье, кажется, твердят.
И вот опять восторг и горе,
Опять, как прежде, как всегда,
Седою гривой машет море,
Встают пустыни, города.
Когда же наконец, восставши
От сна, я буду снова я, —
Простой индиец, задремавший
В священный вечер у ручья?
1917
Ты одна благоухаешь,
Ты одна;
Ты проходишь и сияешь,
Как луна.
Вещь, которой ты коснулась,
Вдруг свята,
В ней таинственно проснулась
Красота.
Неужель не бросит каждый
Всех забот,
За тобой со сладкой жаждой
Не пойдет?
В небо, чистое, как горе,
Глаз твоих,
В пену сказочного моря
Рук твоих?
Много женщин есть на свете
И мужчин,
Но пришел к заветной мете
Я один.
1917 или 1918?
Здравствуй, море! Ты из тех морей,
По которым плавали галеры,
В шелковых кафтанах кавалеры
Покоряли варварских царей.
Только странно, я люблю скорей
Те моря, суровые без меры,
Где акулы, спруты и химеры —
Ужас чернокожих рыбарей.
Те моря… я слушаю их звоны,
Ясно вижу их покров червленый
В душной комнате, в тиши ночной,
В час, когда я – как стрела у лука,
А душа – один восторг и мука
Перед страшной женской красотой.
1917
Мы покидали Соутгемптон,
И море было голубым.
Когда же мы пристали к Гавру,
То черным сделалось оно.
Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души:
Большая нам грозит беда.
1917
Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца.
Зачем Колумб Америку открыл?!
1917
* * *
Мы в аллеях светлых пролетали,
Мы летели около воды,
Золотые листья опадали
В синие и сонные пруды.
И причуды, и мечты, и думы
Поверяла мне она свои,
Все, что может девушка придумать
О еще неведомой любви.
Говорила: «Да, любовь свободна,
И в любви свободен человек,
Только то лишь сердце благородно,
Что умеет полюбить навек».
Я смотрел в глаза ее большие,
И я видел милое лицо
В рамке, где деревья золотые
С водами слились в одно кольцо.
И я думал: «Нет, любовь не это!
Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,
Потому что даже без ответа
Я отныне обречен тебе».
1917
* * *
Из букета целого сирени
Мне досталась лишь одна сирень,
И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени,
За кормой большого корабля.
И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,
Я, как брату, верил кораблю,
Оттого что мне нельзя иначе,
Оттого что я ее люблю.
1917
Цветов и песен благодатный хмель
Нам запрещен, как ветхие мечтанья.
Лишь девственные наименованья
Поэтам разрешаются отсель.
Но роза, принесенная в отель,
Забытая нарочно в час прощанья
На томике старинного изданья
Канцон, которые слагал Рюдель, —
Ее ведь смею я почтить сонетом:
Мне книга скажет, что любовь одна
В тринадцатом столетии, как в этом,
Печальней смерти и пьяней вина,
И, бархатные лепестки целуя,
Быть может, преступленья не свершу я?
1917
* * *
Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой – Боже присносущий! —
Так позорно осужден страдать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу