Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

В чтиве том все – океаны огня,
Сопли, порнуха, в очах поволока,
И вся подобного рода фигня
С первых страниц до страниц эпилога.

Спектр непрерывный всех чувств отражен
В женщине, этот читающей опус,
Что, безусловно, полезен для жен,
Светлый мужской культивируя образ.

Если душа у подруги поет
там, где во имя прекрасного Ганса
Злому Родригесу вновь не дает
гордая Мэри, так скажем, ни шанса;

Если подруга пустила слезу,
Пусть даже ты у ней сотый лишь номер,
Коль ковырять прекратила в носу,
Знай – на прелюдии ты сэкономил.

Пусть ты лишь рак на безрыбье, плевать,
В этот момент ей и карлик сгодится.
Быстро вали ее, стерву, в кровать,
Все тебе в данном контексте простится.

Так воздадим же мы должное сей
книге, взывающей к душам ранимым,
Будь ее автор Джоанной Линдсей
Иль дядей Васей с иным псевдонимом!

Мы тет-а-тет сидели – вы и я –
Во мраморной роскошной вашей ванне.
Я говорил про дальние края,
Про годы, проведенные в Ботсване.

Вы вздрогнули вдруг и произнесли,
Взволнованно качнувши бюстом хилым:
– Ужели, сударь, вы и впрямь могли
Купаться в водоеме с крокодилом?

Я усмехнулся и ответил вам,
Пустивши дым сигарный по спирали:
– Купаюсь же, как видите, мадам...
Через секунду вы меня сожрали.

Если ты килограмма фанеры тупей,
если хил и труслив как паршивый койот,
если в силу убогости общей твоей
никакая из женщин тебе не дает;

если женщина, злобно кусаясь, грубя,
не пускает, мерзавка, себя пригубить,
но, напротив, едва лишь увидит тебя,
сразу пояс Гимена спешит нацепить

(а тебе так охота тепла и любви),
то ее очаровывать – номер пустой,
ты на жалость ей, стерве такой, надави,
расскажи, как с младенчества рос сиротой

и как начал с прилавков таскать шоколад,
в результате чего был посажен в острог,
где тебя обижали как стар, так и млад
вплоть до дня, по который мотал ты свой срок;

как тебя все не любят и, хуже того,
не желают под пытками даже любить,
расскажи, что ты бедное столь существо,
что и уличной девки не можешь купить,

и что не оскудеет дающей рука
и про малость размеров своих ей напой,
и она зарыдает тут наверняка
и, рыдая, сама овладеет тобой.

Я был душою чист вполне
И вашего не жаждал тела,
Но сволочь, что жила во мне,
Во всех аспектах вас хотела.

Она-то к вам и подошла,
Ногами завладев моими,
И ртом моим произнесла:
– Скажите "да" Христа во имя!..

Усильем мышцы лицевой
Стерев чужих страстей печать, я
Мотнул нервозно головой
И рявкнул вслух: – Молчать, исчадье!

Вы, что-то говорить начав,
Уста захлопнули в смятеньи;
Ваш лик, красив и величав,
Подернулся испуга тенью.

– Что-что? – спросили вы, ушам
своим с трудом немалым веря.
– Простите, это я не вам, –
Я улыбнулся, пятясь к двери.

Но гад во мне шепнул: "Стоять!"
И, множа ваше изумленье,
На вас повел меня опять,
Наполнив взор мой вожделеньем.

– О, нет!!! – эмоций не тая,
Вы взвизгнули на всю квартиру.
– Зарежу! – обратился я
К бесчинствовавшему сатиру

и вынул нож, чтоб заколоть
Вас вожделевшего злодея,
Пусть в жертву собственную плоть
Сей светлой принеся идее.

Увидев нож в моей руке,
Вы сделались бледнее стали
И в черной иссиня тоске
Поспешно раздеваться стали.

Тотчас с ретивостью коня
Та тварь во мне метнулась резко
И бросила на вас меня,
Бюстгалтер ваш срывая с треском.

Я помешать бессилен был,
Мне ждать осталось лишь, покуда
Не израсходует весь пыл
Во мне восставшая паскуда.

И молвил я ему, хрипя,
Над вами псом нависши гончим:
– Я все равно убью тебя...
Чуть погодя... Когда закончим...

В кругу мужского коллектива,
Как всем известно с давних пор,
Рекомендуется под пиво
Мужской о бабах разговор.

Он содержательностью, правда,
Не блещет никогда почти,
Но он сам по себе отрада
Земного нашего пути.