Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Мне сон знакомый снова снится:
С собой зловоние неся,
Бежит чудовищная псица,
Сосцами пыльными тряся.

А у меня отнялись ноги
И все нутро мое дрожит:
По пыльной ссохшейся дороге
Все ближе чудище бежит.

Клыки пугающе ощеря,
Топорщит беспощадно шерсть,
И я, в спасение не веря,
Бессильно упадаю в персть.

Разинув пасть с недобрым звуком,
Мне в горло вцепится она,
И я, ужасным предан мукам,
Возжажду гробового сна.

Меня пожрет она во злобе,
Но не приходит забытье,
Хотя я весь в ее утробе,
В желудке алчущем ее.

И вот заветнейшие соки
Того, что называлось мной,
Потянут кровяные токи
По жилам псицы роковой.

И кровь по мышцам разнесется
Могучей пищей и теплом,
И естество мое сольется
С ужасной псицы естеством.

И не понять, она ли, я ли
Бегут по знойному пути,
Разбойно вглядываясь в дали,
Чтоб жертву тучную найти?

Кто в яростном остервененьи
Вдруг разом ускоряет бег,
Едва поймет, что в отдаленьи
Бредет устало человек?

Все силы, спавшие под спудом,
Не я ль выбрасываю в гон,
Предчувствуя с зубовным зудом
Терзаемого зыбкий стон?

И я уже у самой цели
В прыжке ногами оттолкнусь -
И вдруг на собственной постели
С неудовольствием проснусь.

Печальным урчаньем желудка
Я свой знаменую приход.
Бывает, потерю рассудка
Обжорство с собою несет.

Я прежде обильно питался
И вкусного много поел.
Увы! Я пороку поддался,
И мною порок овладел.

В зазнайстве своем беспричинном
Отверг я обыденный стол.
Сначала под соусом винным
Я женщин немало уплел.

Умеренность злобно отринув,
Все больше лишаясь уа,
Я вывески жрал магазинов,
Прохожих, деревья, дома.

Жестокий духовный калека,
Сожрал я родных и друзей,
Публичную библиотеку,
Изящных художеств музей.

Я был ненасытней Ваала
И явно мораль попирал:
О чем мне ни скажут, бывало -
Я вскоре все это сжирал.

Во всем называемом миром,
Мне виделась только еда,
И с лиственным свежим гарниром
Я целые ел города.

Но радости пира промчатся,
Стучит наказание в дверь:
Ведь надо порой облегчаться,
А как это трудно теперь!

И тягостный акт предстоящий
Уже ощутимо грядет,
Надежду и страх леденящий
Заранее выслав вперед.

Птичка хрипит, словно душат ее -
Петь по-другому она не умеет,
Я же туда направляю ружье,
Где средь листвы ее тельце темнеет.

Длинно, с оттяжкой, как пастырский бич,
Щелкнет пославшая пулю винтовка.
Не суждено было птичке постичь,
Что и для пенья потребна сноровка.

Если твой голос противен и груб,
То не гоняйся за славой Кобзона.
С шорохом шлепнется маленький труп
Передо мною на травку газона.

Уши чужие не мысля беречь,
Ты никому не дала бы покою,
Но не сумела себя остеречь,
Предположить невезенье такое:
Что для желания пенье пресечь
Тут же и средство нашлось под рукою.

Не обольщайтесь моим
Глубокомысленным видом:
Низменной страстью томим,
Внешне ее я не выдам.

Страсти в себе раздражив,
В сладком томлюсь воспаленье,
Внешне же, веки смежив,
Я погружен в размышленье.

Бойтесь коснуться плеча,
Лезть в разговоры со мною:
Вскинусь я, злобно крича,
Брызгая мерзко слюною.

Всюду начну разглашать,
Как вы бездарны и гадки,
Чтобы не смели мешать
Поискам важной разгадки.

Я ворот рубахи рвану,
Тоскливо раскину объятья.
Я всю принимаю вину,
Вы слышите: всю без изъятья!

Я больше не прячу лица,
Скривленного мукой ужасно.
Топчите меня, подлеца,
Что вас предавал ежечасно!

Источники бедствий - не в вас,
Не в ваших страстях и изъянах, -
Я их обнажу напоказ
В пороках своих окаянных.

Вином вы глушили себя,
Вы холили похоть в утробе,
Вы жили, друг друга губя
По глупости или по злобе.

Но я вас не смог удержать,
Не смог удержаться от гнева,
Зато продолжал ублажать
Свое ненасытное чрево.

Я ближних посмел презирать
И, тешась довольством и ленью,
Я мог равнодушно взирать,
Как вы приближались к паденью.