Бенедикт Лифшиц - Полутораглазый стрелец

Сожженная пустыня манит

Все пламенней назад.

И твердь, объятая пожаром,

Горит, как ветхий дом.

Кто в этот сад впустил ребенка?

Кто душу городов

Исполнил ядовитым дымом,

Застлавшим все вокруг?

Зачем за всадником летящим

Тень вырастает в зов?

В пустыне я, но почему же

Я вижу свежий луг?

295. БИРНАМСКИЙ ЛЕС

Бирнамский лес… Вот - тень Халдеи.

Пьеро угрюмая сутулость.

Нагая Макбет, холодея,

В колени пьяницы уткнулась.

Ногой отрезанной на скрипке

Рембо пиликает, покуда

Самоубийцы без улыбки

Хлобыщут огненное чудо.

Малайца ловит и не мямлит

Паоло, в круг загнав павлиний,

Унижен оплеухой Гамлет,

Офелии взор странно-синий.

Воздвигнут храм на эшафоте,

Я в сказочность его не верю.

Нет, никогда вы не поймете,

Как я истерзан нежной Мэри.

Подслушав кашель, Коломбине

В лицо дохнула осень ныне.

296. ТАНИТ ТАБИДЗЕ

Саламбо на алых ножках голубя,

Ты - что крови карфагенской след.

В мыслях нежно полыхает полымя,

Затонувшей Атлантиды след.

Красноногий голубь мой на привязи,

Той же ты посвящена Танит.

Тщетно Ганнибал судьбе противился:

Меч его - его же поразит.

Так апреля в день второй, дитя мое,

Я пишу и, глядя в глубь веков,

Вижу Карфаген без стен, без знамени

И с богини сорванный покров.

Я в Тбилиси, но в душе, как яблоня,

Плачет мой Орпири и сейчас:

Мальдороровой кричащей жабою

Кличет златоуст обоих нас.

Но беспечно спишь ты и не ведаешь,

Как я этими измучен бредами.

ПАОЛО ЯШВИЛИ

297. НОВАЯ КОЛХИДА

Там, где бесились неистово ливни,

Где над песчаной пустынею мгла

Вечно клубилась, чтоб розы цвели в ней

Ранами и не роилась пчела;

Там, где в затонах дремали от неги

Сонмы пиявок и скопища змей,

Где в лихорадке дрожали побеги

И заливаться не мог соловей;

Там, где ступить в вероломное лоно

Не было конским копытам дано,

Где широчайшею дельтой Риона,

Словно утопленник, плыло бревно;

Там, где веселье и жалко и странно,

Где теплое слово тяж е ле свинца,

Там, где колхидцы желтее шафрана

Жили, как будто утратив сердца, -

Вижу я: зыбкого тела пустыни

Высосав топи застойную кровь,

Первонасельник приветствует ныне

Землю, у моря рожденную вновь!

Вижу я: первенец дыма на крыше

В небо несет человеческий дух,

Единоборствуя с девственной тишью,

Первый колхидский горланит петух.

Мир тебе, камень воздвигший впервые

На берегу, как источник тепла,

И позабывший адаты глухие

В черных трущобах родного села!

Ты, что оставил в родимом Одиши

Горный родник и рачинский очаг,

В новой Колхиде живешь ты и слышишь,

Как отдается победой твой шаг.

Двор весь в плодах. Апельсинами сладко

Пахнет твоя детвора, и набег

Больше не страшен тебе лихорадки,

Солнце республики в помощь тебе!

Ты не один. И ты знаешь, что рядом

Свежих пришельцев ворота скрипят

И что поддержан ты мощным отрядом

Новых соседей, их гордость и брат!

НИКОЛО МИЦИШВИЛИ

298. ПУШКИН

Словно олень, что к скале льнет и, спасаясь от пули,

Запах вдыхает травы млечной, к тебе я прибрел,

Чтобы мне хоть на миг снегом извечным блеснули

Горы, к которым стремил взор африканский орел.

В дар я принес тебе мед сладостнейший Руставели,

Сок его собственных лоз, доверху полный фиал,

Хоть, восхищенный тобой, старший твой брат по свирели,

В роще Гомера он сам дафном тебя увенчал.

Чтобы твой бронзовый лик, дышащий жизнью неложной,

В свой виноградник ввести, как изваянье во храм,

Чтобы могли мы, презрев справки в твоей подорожной,

Сердце тебе распахнуть, словно ворота друзьям.

Правда, столетье назад, скорби возвышенной данник,

Скромно вошел ты в Тифлис в ранний предутренний час,

Соли картвельских стихов ты не отведал, изгнанник:

Сумрак скрывал от тебя путь на грузинский Парнас.

Что же, хоть ныне, когда, выдержав бури и шквалы,

Гордо сияет Парнас, а императорский род

Насмерть лемносским сражен лезвием и небывалый

В братстве народы нашли счастья расцвет и оплот, -

Ныне хотя бы испей влаги стиха чудотворной,

Чтоб на твой зов Мерани с тигром являлся покорно;

Болдинских сосен хвою, граба играя вершиной,

Ветер обнимет в горах, словно невесту жених,

Двух наших стран небеса вспыхнут зарею единой

И переплавятся два имени в целостный стих.