Иннокентий Анненский: Складни

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,
Ты, кому остальные ненужны,
Их не твой ли развел и ущерб,
На горелом пятне желтосерп,

Ты, скиталец, небес праздносумый
С иронической думой?

То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от четких линий,
Солнце ль самое устало.

Но чрез полог темнолистый
Я дождусь другого солнца
Цвета мальвы золотистой
Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно
Утопать в сетях зеленых,
А потом на темных кленах
Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья
Через миг погаснут светы…
Пусть я — радость отраженья,
Но не то ль и вы, поэты?

Платки измятые у глаз и губ храня,
Вдова с сиротами в потемках затаилась.
Одна старуха мать у яркого огня:
Должно быть, с кладбища, иззябнув, воротилась.

В лице от холода сквозь тонкие мешки
Смесились сизые и пурпурные краски,
И с анкилозами на пальцах две руки
Безвольно отданы камина жгучей ласке.

Два дня тому назад средь несказанных мук
У сына сердце здесь метаться перестало,
Но мать не плачет — нет, в сведенных кистях рук
Сознанье — надо жить во что бы то ни стало.

Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о, господи, сосна!
Балкон под крышею. Жена мотает гарус.
Муж так сидит. За ними холст как парус.

Над самой клумбочкой прилажен их балкон.
«Ты думаешь — не он… А если он?
Все вяжет, боже мой… Посудим хоть немножко…»
…Морошка, ягода морошка!..
«Вот только бы спустить лиловую тетрадь?»
«Что, барыня, шпинату будем брать?»
«Возьмите, Аннушка!» — «Да там еще на стенке
Видал записку я, так…»

…Хороши гребэнки!
«А… почтальон идет… Петровым писем нет?»
«Корреспонденции одна газета „Свет“».
«Ну что ж? устроила?» — «Спалила под плитою».
«Неосмотрительность какая!.. Перед тою?
А я тут так решил: сперва соображу,
И уж потом тебе все факты изложу…
Еще чего у нас законопатить нет ли?»
«Я все сожгла». — Вздохнув, считает молча петли…
«Не замечала ты: сегодня мимо нас
Какой-то господин проходит третий раз?»
«Да мало ль ходит их…» — «Но этот ищет, рыщет,
И по глазам заметно, что он сыщик!..»
«Чего ж у нас искать-то? Боже мой!»
«А Вася-то зачем не сыщется домой?»
«Там к барину пришел за пачпортами дворник».
«Ко мне пришел?.. А день какой?» «А вторник».
«Не выйдешь ли к нему, мой друг? Я нездоров».

…Ландышов, свежих ландышов!

«Ну что? Как с дворником? Ему бы хоть прибавить!»
«Вот вздор какой. За что же?»…Бритвы праветь.
«Присядь же ты спокойно! Кись-кись-кись…»
«Ах, право, шел бы ты по воздуху пройтись!
Иль ты вообразил, что мне так сладко маяться…»

Яйца свежие, яйца!

Яичек свеженьких?.. Но вылилась и злоба…
Расселись по углам и плачут оба…
Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о господи, сосна!

Есть слова — их дыхание, что цвет,
Так же нежно и бело-тревожно,
Но меж них ни печальнее нет,
Ни нежнее тебя, невозможно.

Не познав, я в тебе уж любил
Эти в бархат ушедшие звуки:
Мне являлись мерцанья могил
И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце хризантем,
Перед первой угрозой забвенья,
Этих ве, этих зэ, этих эм
Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду
Как в апреле тебя разубрали,
У забитой калитки я жду,
Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет,
Упадает, белея тревожно,
Не печальных меж павшими нет,
Но люблю я одно — невозможно.

Давно меж листьев налились
Истомой розовой тюльпаны,
Но страстно в сумрачную высь
Уходит рокот фортепьянный.

И мука там иль торжество,
Разоблаченье иль загадка,
Но он — ничей, а вы — его,
И вам сознанье это сладко.

А я лучей иной звезды
Ищу в сомненьи и тревожно,
Я, как настройщик, все лады
Перебираю осторожно.

Темнеет… Комната пуста,
С трудом я вспоминаю что-то,
И безответна и чиста,
За нотой умирает нота.