Иннокентий Анненский: Надписи на книгах и шуточные стихи

Не самодуров и не тлю
Москвы мильонно-колокольной,
Я горький смех его люблю
И крик отчаянья…

И от песни, что сердце лелеет,
Зной печали слезой освежая,
Сладкозвучная песнь уцелеет,
Но для мира чужая.

Тому, кто зиждет архитрав
Над гулкой залой новой речи,
Поэту «Придорожных Трав»
Никто — взамен банальной встречи.

Меж нами сумрак жизни длинной,
Но этот сумрак не корю,
И мой закат холодно-дынный
С отрадой смотрит на зарю.

Где розовела полоса,
Одни белесые отсветы…
Бегут на башню голоса,
Но, ослабев, чуть шепчут: «Где ты?»

А там другой жилец уж — сед
И слеп с побрызгов белой краски,
И смотрят только губы маски
Из распахнувшихся газет.

Седой!.. Пора… Седому — мат…
Июль углей насыпал в яме,
И ночью, черен и лохмат,
Вздувает голубое пламя…

Где розовела полоса,
Там знойный день в асфальте пытан.
Бегут на башню голоса…
А сверху шепот: «Тише — спит он».

ПЕро нашло мозоль… К покою нет возврата:
ТРУдись, как А-малю, ломая А-кростих,
ПО ТЕМным вышкам… Вон! По темпу пиччикато…
КИдаю мутный взор, как припертый жених…
НУ что же, что в окно? Свобода краше злата.
НАчало есть… Ура!.. Курнуть бы… Чирк — и пых!
«ПАрнас. Шато»? Зайдем! Пет… кельнер! Отбивных
МЯсистей, и флакон!.. Вальдшлесхен? В честь соб-брата!
ТЬфу… Вот не ожидал, как я… чертовски — ввысь
К НИзинам невзначай отсюда разлетись
ГАзелью легкою… И где ты, прах поэта!!
Эге… Уж в ялике… Крестовский? О-це бис…
ТАбань, табань, не спи! О «Поплавке» сонета
. . . . . . . . . . . .

Ни яркий май, ни лира Фруга,
Любви послушная игла
На тонкой ткани в час досуга
Вам эту розу родила.

Когда б из кружевного [1] Или плюшевого. круга
Судьба ей вырваться дала,
Она б едва ли предпочла
Сиянье неба, зелень луга
Приюту Вашего стола.

О белый Валаам,
Воспетый Скорпионом
С кремлевских колоколен,
О тайна Далай-Лам,
Зачем я здесь, не там,
И так наалкоголен,
Что даже плыть неволен
По бешеным валам,
О белый Валаам,
К твоим грибам сушеным,
Зарям багряно-алым,
К твоим как бы лишенным
Как бы хвостов шакалам,
К шакалам над обвалом,
Козою сокрушенным
Иль Бальмонта кинжалом,
Кинжалом не лежалым,
Что машет здесь и там,
Всегда с одним азартом
По безднам и хвостам,
Химерам и Астартам,
Туда, меж колоколен,
Где был Валерий болен,
Но так козой доволен
Над розовым затоном,
Что впился скорпионом
В нее он здесь и там.
О бедный Роденбах,
О бедный Роденбах,
Один ты на бобах…

Моя душа эбеновый гобой,
И пусть я ниц упал перед кумиром,
С тобой, дитя, как с медною трубой,
Мы все ж, пойми, разъяты целым миром.

О будем же скорей одним вампиром,
Ты мною будь, я сделаюсь тобой,
Чтоб демонов у Яра тешить пиром,
Будь ложкой мне, а я тебе губой…

Пусть демоны измаялись в холере,
Твоя коза с тобою, мой Валерий,
А Пантеон открыл над нами зонт,

Душистый зонт из шапок волькамерий.
Постой… Но ложь — гобой, и призрак — горизонт.
Нет ничего нигде — один Бальмонт.

Как в автобусе,
В альбоме этом
Сидеть поэтам
В новейшем вкусе
Меж господами
И боком к даме,
Немного тесно,
Зато чудесно…
К тому же лестно
Свершать свой ход
Меж великанов,
Так гордо канув
Забвенью в рот.