Илья Эренбург: Стихи

Зачем пустая колыбель?

И сколько будет эта мать

Не понимать и обнимать?

Раскрыта прямо в небо дверь,

И, если хочешь, в небо верь,

А на земле клочок белья,

И кровью смочена земля.

И пушки говорят всю ночь,

Что не уйти и не помочь,

Что зря придумана заря,

Что не придут сюда моря,

Ни корабли, ни поезда,

Ни эта праздная звезда.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Дождь в Нагасаки бродит, разбужен, рассержен.

Куклу слепую девочка в ужасе держит.

Дождь этот лишний, деревья ему не рады,

Вишня в цвету, цветы уже начали падать.

Дождь этот с пеплом, в нем тихой смерти заправка, Кукла ослепла, ослепнет девочка завтра, Будет отравой доска для детского гроба, Будет приправой тоска и долгая злоба, Злоба – как дождь, нельзя от нее укрыться, Рыбы сходят с ума, наземь падают птицы, Голуби скоро начнут, как вороны, каркать, Будут кусаться и выть молчальники карпы, Будут вгрызаться в людей цветы полевые, Воздух вопьется в грудь, сердце высосет, выест.

Злобу не в силах терпеть, как дождь, Нагасаки.

Мы не дадим умереть тебе, Нагасаки!

Дети в далеких, в зеленых и тихих скверах,Здесь не о вере, не с верой, не против веры, Здесь о другом – о простой человеческой жизни.

Дождь перейдет, на вишни он больше не брызнет.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Наши внуки будут удивляться,

Перелистывая страницы учебника:

"Четырнадцатый… семнадцатый… девятнадцатый…

Как они жили!.. Бедные!.. Бедные!.."

Дети нового века прочтут про битвы,

Заучат имена вождей и ораторов,

Цифры убитых

И даты.

Они не узнают, как сладко пахли на поле брани розы, Как меж голосами пушек стрекотали звонко стрижи, Как была прекрасна в те годы Жизнь Никогда, никогда солнце так ярко не смеялось, Как над городом разгромленным, Когда люди, выползая из подвалов, Дивились: есть еще солнце!..

Гремели речи мятежные,

Умирали ярые рати,

Но солдаты узнали, как могут пахнуть подснежники За час до атаки.

Вели поутру, расстреливали,

Но только они узнали, что значит апрельское утро.

В косых лучах купола горели,

А ветер молил: обожди! минуту! еще минуту!

Целуя, не могли оторваться от грустных губ, Не разжимали крепко сцепленных рук, Любили – умру! умру!

Любили – гори, огонек, на ветру!

Любили – о, где же ты! где?

Любили – как могут любить только здесь, на мятежной и нежной звезде.

В те годы не было садов с золотыми плодами, Но только мгновенный цвет, один обреченный май!

В те годы не было "до свиданья",

Но только звонкое, короткое "прощай".

Читайте о нас – дивитесь!

Вы не жили с нами – грустите!

Гости земли, мы пришли на один только вечер.

Мы любили, крушили, мы жили в наш смертный час, Но над нами стояли звезды вечные, И под ними зачали мы вас.

В ваших очах горит еще наша тоска.

В ваших речах звенят еще наши мятежи.

Мы далеко расплескали в ночь и в века, в века Нашу угасшую жизнь.

Март 1919

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Был тихий день обычной осени.

Я мог писать иль не писать:

Никто уж в сердце не запросится,

И тише тишь, и глаже гладь.

Деревья голые и черные – На то глаза, на то окно,Как не моих догадок формулы, А все разгадано давно.

И вдруг, порывом ветра вспугнуты,

Взлетели мертвые листы,

Давно истоптаны, поруганы,

И все же, как любовь, чисты,

Большие, желтые и рыжие

И даже с зеленью смешной,

Они не дожили, но выжили

И мечутся передо мной.

Но можно ль быть такими чистыми?

А что ни слово – невпопад.

Они живут, но не написаны,

Они взлетели, но молчат.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Я знаю: будет золотой и долгий,

Как мед густой, непроходимый полдень,

И будут с гирями часы на кухне,

В саду гудеть пчела и сливы пахнуть.

Накроют к ужину, и будет вечер,

Такой же хрупкий и такой же вечный,

И женский плач у гроба не нарушит

Ни чина жизни, ни ее бездушья. ‹1940›

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Был час один – душа ослабла.

Я видел Глухова1 сады

И срубленных врагами яблонь

Уже посмертные плоды.

Дрожали листья. Было пусто.

Мы простояли и ушли.

Прости, великое искусство,

Мы и тебя не сберегли!