Сергей Королёв: НЕПРИКАЯННЫЙ

Будет старость, будет снег —

И вглядится не мигая

В наползающую тьму —

Все еще не постигая

Смерти вечную тюрьму.

Только время ковыляет

Без заботы и труда.

— Птичка Божия не знает?

Замолчите! ерунда.

Вот ты разбежишься из окна...

(Разбежишься, дура и лохушка!)

И успеть подумаешь: — Весна!

Вспомнишь маму: — Спички не игрушка!

Вспомнишь и забудешь пестрый сброд,

Добрых дядей с потными руками,

Телевизор — музыку — народ —

Облака — и там, за облаками,

Кинешь дураков и подлецов,

Кинешь детства радужные цацки...

А весна? — Летит тебе в лицо

И, балдея, лыбится дурацки.

Больше мы не посидим

За бутылками портвейна —

(Ты пускаешь синий дым,

Я молчу благоговейно),

Не прочтем стихи свои,

Ты да я, поочередно...

Глупо жить как соловьи,

Как поэты — старомодно.

Будь стряпуха и жена,

Будет муж, и будет дача —

Гонит ветер времена,

И глаза от ветра плачут,

И мутятся, как стекло.

Оставайся за чертою:

То, что было и прошло, —

Чем не время золотое?

Когда героев не останется,

Когда последние уйдут —

Наверно, так же дворник-пьяница

Дорожки выметет в саду;

Подышит на ладони медные,

Еще покурит-подождет,

Окинет местность оком медленным —

И кучи листьев подожжет.

Они займутся желтым пламенем

И будут пламенем цвести —

Кому теперь идти под знаменем?

Куда под знаменем идти?

Земля бездетная валяется,

Стоит единственный живой

Дурак с метлой — и ухмыляется

Героем третьей мировой!

Когда-то поэты

Ходили попарно...

Встречали рассветы

За стойкою барной;

Зимой на извозчиках

Кутались в бурки,

В метели полнощного

Петербурга...

Мы здесь уже были.

С тобой уже пили.

И крейсеры плыли,

И церквы звонили —

Кого-то венчали или хоронили.

Мы были поэты.

Младенцы, эстеты...

И впредь оставаясь уже без ответа,

Меня окликает знакомое: — Где ты? —

Бессильное эхо нездешнего света.

За тобой и за мною придут:

Я уже напрягаюсь и жду.

Наверху вычисляют маршрут,

И звезда вызывает звезду:

— Не бросай меня. Слышишь? Ответь!

Но широк пустоты мавзолей

И высок одиночества мост;

Но теряются звезды в траве,

Но теряются травы корнями в земле,

А Земля затерялась меж звезд.

Хорошо, если вместе умрем.

Не хочу без тебя доживать.

Поседевшие стол и кровать —

Даже пыль нас запомнит вдвоем.

Берег неба зажег маяки,

А по берегу — он и она, —

Как улитки, бредут старики,

И вот-вот их подхватит волна.

Что на память тебе подарю?

Что имею — давно не мое.

Не о смерти с тобой говорю,

Но о чем-то важнее ее.

Если всех растворяет поток,

Я с тобой непременно сольюсь.

Я боялся, что будет «потом», —

А теперь ничего не боюсь.

Над бабаевским вокзалом

далеко

тепловозов маневровых

голоса

семафоры

темнотой заволокло

и натружены бессонные глаза

машинистов

что увидят через миг

этот город

умещается в окне

вот и я

к стеклянной наледи приник

отражаясь в темноте

как в глубине

темноты не переплыть

не зачерпнуть

у нее ни островов

ни берегов

слишком многие пускались в этот путь

следом не было

ни всплеска

ни кругов

и не знали

темнота или вода

их следы одолевала на Земле

отражение пребудет навсегда

замерзать-мерцать-оттаивать

в стекле

Побежала метла по плевкам,

По окуркам да по листве.

Вася — гений. Значит, пока

Вася дворничает в Москве.

В чем он гений? — Не знаю, в чем.

Верю: гений — и хорошо.

Тускло временем освещен,

Сам не знает, зачем пришел.

Хоть Тверская и не Бродвей,

Даже вовсе в другой степи, —

Вася пьет на Тверской портвейн,

На Бродвее бы — виски пил.

И, шатаясь, под чей-то смех

Ковыляет в сырую тьму

Бедной дворницкой — прочь от всех,

К вдохновению своему...

Ну-ка, солнышко, припекай!

Ну-ка, дождик, описай сквер!

Стой же, гений, с метлой в руках,

Или с пивом в тени ларька —

А не памятником в Москве!

Бытописание

Он выпивши — она не спавши —

Скандалят — их угомонят

Соседи, совесть потерявши,

Уже в милицию звонят.

Менты потопчутся в прихожей,