Андрей Белый: Урна

Я шел один своим путем;
В метель застыл я льдяным комом…
И вот в сугробе ледяном
Они нашли меня под домом.

Им отдал все, что я принес:
души расколотой сомненья,
Кристаллы дум, алмазы слез,
И жар любви, и песнопенья,

И утро жизненного дня.
Но стал помехой их досугу.
Они так ласково меня
Из дома выгнали на вьюгу.

Непоправимое мое
Воспоминается былое…
Воспоминается ее
Лицо холодное и злое…

Прости же, тихий уголок,
Где жег я дни в бесцельном гимне!
Над полем стелется дымок.
Синеет в далях сумрак зимний.

Мою печаль, и пыл, и бред
Сложу в пути осиротелом:
И одинокий, робкий след,
Прочерченный на снеге белом,—

Метель со смехом распылит.
Пусть так: немотствует их совесть,
Хоть снежным криком ветр твердит
Моей глухой судьбины повесть.

Покоя не найдет они:
Пред ними протекут отныне
Мои засыпанные дни
В холодной, в неживой пустыне…

Всё точно плачет и зовет
Слепые души кто-то давний:
И бледной стужей просечет
Окно под пляшущею ставней.

Пылит и плачется: расплачется пурга.
Заря багровая восходит на снега.

Ты отошла: ни слова я… Но мгла
Легла суровая, свинцовая — легла.

Ни слова я… И снова я один
Бреду, судьба моя, сквозь ряд твоих годин.

Судьба железная задавит дни мои.
Судьба железная: верни ее — верни!

Лихие шепоты во мгле с лихих нолей.
Сухие шелесты слетают с тополей.

Ни слова я… Иду в пустые дни.
Мы в дни погребены: мы искони одни.

Мы искони одни: над нами замкнут круг.
Мой одинокий, мой далекий друг,—

Далек, далек и одинок твой путь:
Нам никогда друг друга не вернуть.

Хотя бы вздох людских речей,
Хотя бы окрик петушиный:
Глухою тяжестью ночей
Раздавлены лежат равнины.

Разъята надо мною пасть
Небытием слепым, безгрозным.
Она свою немую власть
Низводит в душу током грозным.

Ее пророческое дно
Мой путь созвездьями означит
Сквозь вихрей бледное пятно.
И зверь испуганный проскачет.

Щетинистым своим горбом:
И рвется тень между холмами
Пред ним на снеге голубом
Тревожно легкими скачками:

То опрокинется в откос,
То умаляется под елкой.
Заплачет в зимних далях пес,
К саням прижмется, чуя волка.

Как властны суеверный страх,
И ночь, и грустное пространство,
И зычно вставший льдяный прах —
Небес суровое убранство.

Кругом крутые кручи.
Смеется ветром смерть.
Разорванные тучи!
Разорванная твердь!

Лег ризой снег. Зари
Краснеет красный край.
В волнах зари умри!
Умри — гори: сгорай!

Гремя, в скрипящий щебень
Железный жезл впился.
Гряду на острый гребень
Грядущих мигов я.

Броня из крепких льдин.
Их хрупкий, хрупкий хруст.
Гряду, гряду — один.
И крут мой путь, и пуст.

У ног поток мгновений.
Доколь еще — доколь?
Минуют песни, пени,
Восторг, и боль. и боль —

И боль… Но вольно — ах,
Клонюсь над склоном дня,
Клоню свой лик в лучах…
И вот меня, меня

В край ночи зарубежный,
В разорванную твердь,
Как некий иней снежный,
Сметает смехом смерть.

Ты — вот, ты — юн, ты — молод,
Ты — муж… Тебя уж нет:
Ты — был: и канул в холод,
В немую бездну лет.

Взлетая в сумрак шаткий,
Людская жизнь течет,
Как нежный, снежный, краткий
Сквозной водоворот.

«Когда сквозных огней
Росы листок зеленый
На мой томящий одр
Нальет и отгорит,—

Когда дневных лучей
Слепящий ток, червленый,
Клоня кленовый лист,
По купам прокипит,—

Когда, багров и чист,
Меня восток приметит,
Когда нальет поток
Своих сквозных огней —

Твоя душа, твоя,
Мою призывно встретит
(Последних дней моих,
Твоих весенних дней…)