Константин Случевский - Из цикла «Загробные песни»

В час смерти я имел немало превращений…
В последних проблесках горевшего ума
Скользило множество таинственных видений
Без связи между них… Как некая тесьма,
Одни вослед другим, являлись дни былые,
И нагнетали ум мои деянья злые;
Раскаивался я и в том, и в этом дне!
Как бы чистилище работало во мне?
С невыразимою словами быстротою
Я исповедовал себя перед собою,
Ловил, подыскивал хоть искорки добра,
Но все не умирал! Я слышал: «Не nopa!»

Я помню, было так: как факел евменид
Когда-то освещал утробы бездны темной,
В виденьях мне предстал ужасный, грозный вид,
Вид бездны чуемой, пугающей, огромной!
В ней были все мои нечестные дела;
Преступность дней былых вся в лицах проступала,
И бездна страшная тех лиц полна была,
А мощность факела насквозь их пронизала!
Ничто, о да! ничто не укрывалось в ней
От света красного назойливости гневной…
Какая мощность зла! какие тьмы теней —
След жизни мелочной, обычной, повседневной!
Как это мыслимо, как это быть могло,
Чтоб малая душа так много зла вмещала?
Ничто ее в миру к ответу не влекло,
Ни в чем людской закон она не нарушала!
Но нет! Вот, вот он въявь, весь стыд прошедших дней!
Свет озарял его спокойно, безучастно;
Десятки, тысячи, нет, тьмы от тем очей
Глядели на меня пронзительно и властно!
О, как хотелось мне хоть что-нибудь сокрыть,
Исчезнуть самому! Все жгучие мученья
Болезни, мнилось мне, явились облегчить,
Весь ужас первого предгробного виденья!
Казались мелочи громадно-велики;
Размеров и пространств утратил я сознанье,
И чудо-женщина вдоль пламенной реки,
Смеясь, плыла ко мне на страстное свиданье!..
И в облике ее соединял мой мозг
Все лики женские, мне милые когда-то…
Вдруг берег тронулся и тает, будто воск…
И я в реке… я в ней… сгинь! наше место свято!

«Скорей меняйте лед!» — я слышу, говорят.
«Где лед, сестра? давно ль возобновили?
Больной в огне! какой безумный взгляд!
А ноги! словно лед! совсем, совсем остыли!»
Хочу я отвечать, но сил нет, не могу!
Родные вкруг меня! зачем они рыдают?
А вот цветущий луг, и я по нем бегу…
Цветы — то призраки… головками кивают…

Дочь приехала. Слышу — ввели…
Вот подходит ко мне, зарыдала;
Поклонилась, так кажется, мне до земли,
Крепко руки мои целовала!
Сколько сил было силы собрать,
Собрал я и глаза открываю…
Только милое личико трудно узнать…
Память сбилась, а все же ласкаю!
Ты несчастной была, моя дочь;
Я виновен, бессовестный, в этом…
Вдруг объяла меня темно-синяя ночь…
Иль пришла она с добрым советом!

Голубому цветку на степи не расти,
Ты, голубушка-дочь, ты забудь, ты прости…
Звучно склянки стучат…
Знаю я, в склянках яд…
Ты цветок голубой…
Что поник головой?..
Распрямись и расти,
Дай мне сон обрести…
Ты слыхала ль: есть рай…
Дай надеяться, дай…

Я лежал и бессилен, и нем. Что со мной
Медицина творила, — не знаю!..
Но одну из картин толчеи мозговой
Я и здесь иногда вспоминаю.
Вся земля умерла! с резким хрустом в костях
Смерть в венце надо мною носилась,
И под ней расстилался один только прах…
Смерть металась, вопила и билась.
Выходила из впадин очей ее мгла,
И в меня эта мгла проникала;
Свисли челюсти Смерти, ослабла скула…

Обезумела Смерть! Голодала!
Жизни не было вовсе нигде, никакой,
Чем питаться ей было бы надо,
Ни травы, ни воды, ни певцов под листвой,
Ни ползущего в темени гада.
Все пожрала! Молчанье везде разлеглось!
Проявлялось одно тяготенье,
И я слышал, как службою скрытых колес
Совершалось в пространствах движенье…
Зажигался восток и опять погасал,
Как и в сонмах веков опочивших,
Облик Смерти один лишь, вопя, потрясал
Купы звезд, никому не светивших.
Вдруг почуяла Смерть раздраженным чутьем,
Слух склонила и очи вперила:
Будто где-то в степи захудалым ростком
Травка малая в жизнь проступила.
Эта травка был я! Распрямясь в полный рост,
На меня Смерть метнулась с размаха,
Чтоб хоть малость нарушить великий свой пост…
Нет меня! Ничего, кроме праха!.
Смерть отпрянула к звездам! своим костяком,
Словно тенью, узор их застлала
И, упавши на землю в ущельи глухом,
Обезумела Смерть… Голодала!