Валерий Брюсов - Urbi et Orbi

Волной и бездной должно опьянеть,

И все круги пройти — от торжества к бессилью,

Устать прекрасно, — но не умереть!

Нам вверены загадочные сказки,

Каменья, ожерелья и слова,

Чтоб мир не стал глухим, чтоб не померкли краски,

Чтоб тайна веяла, жива.

Блудящий огонек — надежда всей вселенной —

Нам окружил венцами волоса,

И если мы умрем, то он — нетленный —

Из жизни отлетит, к планетам, в небеса.

Тяжелая плита над нашей мертвой грудью

Задвинет навсегда все вещие пути,

И ветер будет петь унылый гимн безлюдью…

Нам умереть нельзя! нет, мы должны идти!

Октябрь 1901

Неколебимой истине

Не верю я давно,

И все моря, все пристани

Люблю, люблю равно.

Хочу, чтоб всюду плавала

Свободная ладья,

И Господа и Дьявола

Хочу прославить я.

Когда же в белом саване

Усну, пускай во сне

Все бездны и все гавани

Чредою снятся мне.

Декабрь 1901

Мы здесь собрались дружным кругом,

Когда весна шумит над Югом

И тихо голубеет твердь,

Во дни Христова воскресенья,

Когда по храмам слышно пенье

О победившем смертью смерть!

Бессильно тают глыбы снега,

Река разламывает лед,

Чтоб к морю полететь с разбега,

В себе качая небосвод.

А по полям цветет, поет

Подснежников святая нега.

Нас не страшат земные зимы,

Мы веснам верим в смене лег!

Не так ли, косностью томимы,

О смерть! мы верим в твой обет!

Наш путь далек, мы пилигримы,

Но вдалеке нам светит свет.

Да! этот мир как призрак канет,

Смерть наши узы разорвет.

И новый день нам в душу глянет!

Пусть он нас снова отуманит

И пусть измучит, пусть обманет,

Но только был бы зов — вперед!

2 апреля 1901

Да, пробил последний, двенадцатый час!

Так звучно, так грозно.

Часы мировые окликнули нас.

О, если б не поздно!

Зарницами синими полночь полна,

Бушуют стихии,

Кровавым лучом озарилась луна

На Айа-Софии.

Стоим мы теперь на распутьи веков,

Где выбор дороги,

И в грозную полночь окликнул нас зов,

И властный и строгий.

Кто в час совершений в дремоте поник, —

Судьбе не угоден.

И мимо пройдет, отвративши свой лик,

Посланник господен.

О, есть еще время! Стучат и стучат

Часы мировые.

В таинственных молниях виден Царьград

И Айа-София.

1 августа 1903

Домчало нас к пристани в час предвечерний,

Когда на столбах зажигался закат,

И волны старались плескаться размерней

О плиты бассейнов и сходы аркад.

Был берег таинственно пуст и неслышен.

Во всей красоте златомраморных стен,

Дворцами и храмами, легок и пышен,

Весь город вставал из прибоев и пен.

У пристани тихо качались галеры,

Как будто сейчас опустив паруса,

И виделись улицы, площади, скверы,

А дальше весь край занимали леса.

Но не было жизни и не было люда,

Закрытые окна слагались в ряды,

И только картины глядели оттуда…

И звук не сливался с роптаньем воды.

Нас лоцман не встретил, гостей неизвестных,

И нам не пропела с таможни труба,

И мы, проходя близ галер многоместных,

Узнали, что пусты они как гроба.

Мы тихо пристали у длинного мола,

И бросили якорь, и подняли флаг.

Мы сами молчали в тревоге тяжелой,

Как будто грозил неизведанный враг.

Нас шестеро вышло, бродяг неуклонных,

Искателей дней, любопытных к судьбе,

Мы дома не кинули дев обрученных,

И каждый заботился лишь о себе.

С немого проспекта сойдя в переулки,

Мы шли и стучались у мертвых дверей,

Но только шаги были четки и гулки

Да стекла дрожали больших фонарей.

Как будто манили к себе магазины,

И груды плодов, и бутылки вина…

Но нас не окликнул привет ни единый…

И вот начала нас томить тишина.

А с каждым мгновеньем ясней, неотвязней

Кругом разливался и жил аромат.

Мы словно тонули в каком-то соблазне

И шли и не знали, пойдем ли назад.

Все было безмолвно, мертво, опустело,

Но всюду, у портиков, в сводах, в тени

Дышало раздетое женское тело, —

И в запахе этом мы были одни.

Впивая его раздраженным дыханьем,

Мы стали пьянеть, как от яда змеи.

Никто, обжигаемый жадным желаньем,

Не мог подавлять трепетанья свои.

Мы стали кидаться на плотные двери,

Мы стали ломиться в решетки окна,

Как первые люди, как дикие звери…