Валерий Брюсов - Urbi et Orbi

Июнь 1902

Флоренция

И вас я помню, перечни и списки,

Вас вижу пред собой за ликом лик.

Вы мне, в степи безлюдной, снова близки.

Я ваши таинства давно постиг!

При лампе, наклонясь над каталогом,

Вникать в названья неизвестных книг;

Следить за именами; слог за слогом

Впивать слова чужого языка;

Угадывать великое в немногом;

Воссоздавать поэтов и века

По кратким, повторительным пометам:

«Без титула», «в сафьяне» и «редка».

И ныне вы предстали мне скелетом

Всего, что было жизнью сто веков,

Кивает он с насмешливым приветом,

Мне говорит: «Я не совсем готов,

Еще мне нужны кости и суставы,

Я жажду книг, чтоб сделать груду слов.

Мечтайте, думайте, ищите славы!

Мне все равно, безумец иль пророк,

Созданье для ума и для забавы.

Я всем даю определенный срок.

Твори и ты, а из твоих мечтаний

Я сохраню навек семь-восемь строк.

Всесильнее моих упоминаний

Нет ничего. Бессмертие во мне.

Венчаю я — мир творчества и знаний».

Так остов говорит мне в тишине,

И я, с покорностью целуя землю,

При быстро умирающей луне,

Исчезновение! твой зов приемлю.

10 апреля 1901

Люблю одно: бродить без цели

По шумным улицам, один;

Люблю часы святых безделий,

Часы раздумий и картин.

Я с изумленьем, вечно новым,

Весной встречаю синеву,

И в вечер пьян огнем багровым,

И ночью сумраком живу.

Смотрю в лицо идущих мимо,

В их тайны властно увлечен,

То полон грустью нелюдимой,

То богомолен, то влюблен.

Под вольный грохот экипажей

Мечтать и думать я привык,

В теснине стен я весь на страже;

Да уловлю господень лик!

12 октября 1900

Я знаю этот свет, неумолимо четкий,

И слишком резкий стук пролетки в тишине,

Пред окнами контор железные решетки,

Пустынность улицы, не дышащей во сне.

Ночь канула в года, свободно и безумно.

Еще горят огни всех вдохновенных сил;

Но свежий утренник мне веет в грудь бесшумно,

Недвижные дома — как тысячи могил.

Там люди-трупы спят, вдвоем и одиноко,

То навзничь, рот открыв, то ниц — на животе

Но небо надо мной глубоко и высоко,

И даль торжественна в открытой наготе!

Два равных мира есть, две равные стихии:

Мир дня и ночи мир, безумства и ума,

Но тяжки грани их — часы полуночные,

Когда не властен свет и расточилась тьма.

С последним чаяньем, свою мечту ночную

Душа стремится влить в пустые формы дня,

Но тщетно я борюсь, и тщетно я колдую:

Ты, день, могучий враг, вновь покоришь меня!

1902

— Каменщик, каменщик в фартуке белом,

Что ты там строишь? кому?

— Эй, не мешай нам, мы заняты делом,

Строим мы, строим тюрьму.

— Каменщик, каменщик с верной лопатой,

Кто же в ней будет рыдать?

— Верно, не ты и не твой брат, богатый.

Незачем вам воровать.

— Каменщик, каменщик, долгие ночи

Кто ж проведет в ней без сна?

— Может быть, сын мой, такой же рабочий.

Тем наша доля полна.

— Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,

Тех он, кто нес кирпичи!

— Эй, берегись! под лесами не балуй…

Знаем всё сами, молчи!

16 июля 1901

В бочке обмерзлой вода колыхается,

Жалко дрожит деревянный черпак;

Мальчик-вожатый из сил выбивается,

Бочку на горку не втащит никак.

Зимняя улица шумно взволнована,

Сани летят, пешеходы идут,

Только обмерзлая бочка прикована:

Выем случайный и скользок и крут.

Ангел сверкает блестящим воскрылием,

Ангел в лучистом венце над челом,

Взял за веревку и легким усилием

Бочку вкатил на тяжелый подъем.

Крестится мальчик, глядит неуверенно,

Вот покатил свои санки вперед.

Город шумит неизменно, размеренно,

Сани летят и проходит народ.

Ноябрь 1901

С конки сошла она шагом богини

(Лилия белая, взросшая в тине!).

Долго смотрел я на правильность линий

Молодого лица.

Сумрак холодный лежал без конца,

Небеса были звездны и сини.

Она подняла накидку на плечи.

Я оскорбить не осмелился встречи.

Были не нужны и тягостны речи

Здесь на земле!

Контур ее затерялся во мгле.

Горели кругом погребальные свечи.

Да! я провидел тебя в багрянице,

В золотой диадеме… Надменной царицей

Ты справляла триумф в покоренной столице.

Чу! крики бесчисленных уст!

Нет, тротуар озаренный безмолвен и пуст,