Валерий Брюсов - Последние мечты

Как он, сошел бы, горд и смел.

Но диким криком гимн Менады

Покрыли, сбили лавр венца;

Взвив тирсы, рвали без пощады

Грудь в ад сходившего певца.

Так мне ль осилить взвизг трамвайный.

Моторов вопль, рев толп людских?

Жду, на какой строфе случайной

Я, с жизнью, оборву свой стих.

20/7 февраля 1918

Весенней ночью встречу звон пасхальный

Я сорок пятый раз…

И вот мечта, вскрывая сумрак дальний,

Лепечет свой рассказ.

Об том, как в детстве золотились нежно

Все праздничные дни;

Как в юности огнем любви мятежно

Томили дух они;

Как позже, злобно нападали змеи

Безумства и страстей,

В весенний праздник выползая злее

Со всех моих путей…

Вновь вижу: двое, в звоне колокольном,

Укрылись в темноту,

А на окне, пред взором богомольным,

Ветвь яблони в цвету…

Вновь вижу поле дальнее… ракета,

Взлетя, прожгла эфир…

И с перезвоном робким слился где-то

Рёв пушек и мортир.

Вновь вижу ночь семнадцатого года.

Прекрасна и светла;

Толпу пасхальную ведет Свобода,

Раскинув два крыла…

Что ж принесет мне праздник сорок пятый?

О если б глубь небес

Родному краю крикнула трикраты:

«Воистину воскрес!»

1918

Призыв протяжный и двухнотный

Автомобильного гудка…

И снова манит безотчетно

К далеким странствиям — тоска.

То лесом, то в полях открытых

Лететь, бросая версты вспять;

У станций старых, позабытых,

Раскинув лагерь, отдыхать!

Когда в дороге лопнет шина,

Стоять в таинственном лесу,

Где сосны, да кусты, да глина,

А солнце серебрит росу.

А в холод в поле незнакомом,

От ветра кроясь за стеклом,

Смотреть, как вихрь над буреломом

Бросает новый бурелом.

Иль ночью, в дерзостном разбеге,

Прорезывая мглу полей,

Без мысли об ином ночлеге,

Дремать под трепет фонарей!

Скользя, как метеор, деревней,

Миг жизни видеть невзначай,

И встречным прогудеть напевней,

Чем голос девушки: «Прощай!»

И, смелые виражи в поле

Срезая, вновь взлетать на склон,

И вновь гудеть, и жить на воле

Кентавром сказочных времен!

Сентябрь]917

Смотрю, дыша травой и мятой,

Как стали тени туч белей,

Как льется свет, чуть синеватый,

В лиловый мрак ночных полей.

Закат погас в бесцветной вспышке,

И, прежде алый, шар луны,

Как бледный страж небесной вышки,

Стоит, лучом лелея сны.

Былинки живы свежим блеском,

Лес ожил, и живет ручей,

Бросая искры каждым всплеском,—

Змей — лента водяных лучей.

Час волшебством мечты пропитан,—

Луга, деревья, воздух, даль…

Сердца томит он, мысль пьянит он:

Везде — восторг, во всем — печаль!

И, лунной ночи полня чары,

Вливает песню в тишь ветвей

(Банальный гимн, как зов гитары!)

Друг всех влюбленных, соловей.

1917

Была зима; лежали плотно

Снега над взрытостью полей.

Над зыбкой глубиной болотной

Скользили, выводя изгибы,

Полозья ровные саней.

Была зима; и спали рыбы

Под твердым, неподвижным льдом.

И даже вихри не смогли бы,

В зерне замерзшем и холодном,

Жизнь пробудить своим бичом!

Час пробил; Чудом очередным,

Сквозь смерть, о мае вспомнил год.

Над миром белым и бесплодным

Шепнул какой-то нежный голос;

«Опять пришел солнцеворот!»

И под землею, зерна, чуя

Грядущей жизни благодать,

Очнулись, нежась и тоскуя,

И вновь готов безвестный колос

Расти, цвести и умирать!

17 октября 1917

Утро. Душа умиленно

Благовесть солнечный слышит,

Звоны весенних лучей,

Всё отвечает созвонно:

Липы, что ветер колышет,

Луг, что ромашками вышит,

Звучно-журчащий ручей…

Воздух отзвучьями дышит

Где-то стучащих мечей.

Гулко зовя богомольца,

Звоны со звонами спорят.

Солнце гудит, как набат,

В травах бренчат колокольца.

Им колокольчики вторят,

Тучки, что небо узорят,

В сто бубенцов говорят.

Зов звонари то ускорят,

То, замедляя, звонят.

Солнце восходит все выше.

Ярче, ясней, полновесней

Голос наставшего дня.

Гулы набата все тише,

Бой перезвонов чудесней:

Скрыты серебряной песней

Медные гуды огня.

Небо взывает: «Воскресни»,

Миру лазурью звеня.

1918