Аля Кудряшева: Открыто: Стихотворения

Когда наступает вечер - они исчезают в принципе, такие, что смотрят ласково, чуть с жалостью на меня. Они большие и сильные, себя ощущают принцами - так пусть они будут принцами, но не на исходе дня. А я улыбаюсь вечеру, а я расплетаю волосы, пускай они там лохматятся по воротнику плаща. И дождь глядит недоверчиво, рисуя косые полосы на темных оконных впадинах и на забытых вещах. А я-то иду - по струночке, в руках моих-вся Вселенная, и шум отшагов - не громче, чем от голоса ящерки. Все выучено - до трещинки, с рождения до взросления, и ясень знакомый бережно коснется моей щеки.

Что ж, все спокойно и радостно, все так, как было задумано, а значит, можно и к чайнику, к халату, к теплой воде… Ну пусть я нынче простужена, ну пусть я круглая дура, но… Встречай меня, мой единственньш! Я где? Я не знаю, где…

А утром выйдешь - и нету их, джинсовых, мокрых, таинственных, которых согреть, утешить бы, да где их теперь найдешь? А нынче снилось, что кто-то там зовет меня: «Мой единственный…» Я вьплянул было в форточку, да слишком уж сильный дождь.

У нее глаза, в глазах ручьи, всем бы хороши, да вот ничьи, у нее глаза, в глазах лучи - светят, да так ярко - хоть кричи, а она смеется - как поет, только повернется - все ее, будто все немы от этих глаз, только были мы - не стало нас. Кругом закружилась голова, а она ушла жива, жива.

Закатилась темень под ребро, будто бы на темя - топором, будто бы метели серебром, будто бы на теле, как пером: «Не грусти, не бойся, не тревожь, небо голубое, ты живешь, если не умеешь - не живи, до свиданья, чао, се ля ви».

Время утекло, завял цветок, можно под стеклом сушить итог, памятный сюжет сложить в альбом и сидеть, стучать о стенку лбом. Натяну пальто, надену шарф, выйду на прогулку не спеша. Тереблю Садовое кольцо, только вдруг - знакомое лицо.

А ведь это мог быть жребий мой, дома муж сидит больной, хромой, холодно и ветрено зимой, а она по льду бредет домой. Доползти до двери, свет зажечь, только ведь она мертва уже.

А вот я больна, стара, пьяна, все брожу по улице одна, все брожу по улице тайком и грожу кому-то кулаком. Все стучу по снегу каблуком, все в грязи рисую молоком - не пойму, с чего бы мне грозить, трудно веселей изобразить. Все же на дворе зима темна, я немолода, зато одна, а зачем порой болит в душе - никому неведомо уже.

Захожу во двор, где нет ветров, спит на темной лавке бомж Петров, знаю сорок лет того бомжа, сорок лет вот так он спит, дрожа. Принесу газету, постелю, может, я тебя, Петров, люблю, и пойду домой еду жевать, ах, зачем же все же я жива…

Был у них январь, было поздно и страшно, приходили волки к ним, под окном выли, младшим братьям сказки рассказывал старший, а быть может, вовсе то не сказки, а были. Подшивал он валенки сестренке беспечной, чтобы разрушшилась, чтоб не заболела, согревал ладони и растапливал печку, и в ладонях пламя и росло, и алело.

А в апреле ветер поднимался над лесом, теребил за крылышки птиц пролетавших, а в апреле братья готовили леску вот они сидят уже и окуней тащат. Вот уже и солнышко за мороз платит, желтой мать-и-мачехою землю покрыло, и сестренка шила все из радуги платья, а быть может, вовсе то не платья, а крылья.

А в июле весело, черника в лукошке, солнечные зайчики в водице озерной, а в июле розы расцвели у окошка, будто бы не розы, а жемчужные зерна. Босиком по травушке, раскинувши руки, а куда бежать-то, слишком много простора, да куда угодно по дороге широкой, только бы вернуться до осени скорой.

В сентябре явился женишок за сестрицей, молодой, кудрявый, длинноусый да стройный, мол, такую девушку найти ухитриться… уведу одну, мол, приведу уже с тройней. Привезу цветов ей и подарков заморских, подарю кобылу, молодую, гнедую, мол, уютно будет, никогда не замерзнет, только ветры теплые в стране нашей дуют.