Я понял все, я не спросил – зачем:
Ты отдавалась иногда и мне.
Любил с тобою быть наедине
И знал, что в миг, когда с тобою я,
Что в этот миг ты целиком моя.
Вчера ты отказала: “Не могу.
Я верность мужу берегу”.
Я прошептал: “Ты замужем давно.
И уж давно тобою все дано,
И я не понимаю, почему ж
Теперь меж нами возникает муж?”
И смерила ты с ног до головы
Меня в ответ: “Мой друг, ошиблись Вы.
Приснился Вам довольно странный сон”.
Я был ошеломлен, я был смущен:
Та женщина, что каждому и всем…
Но понял вновь и не спросил – зачем.
А завтра ты, о милая, опять,
Я знаю, будешь мне принадлежать
И на руках моих лежать без сил,
Дав все, чего бы я не попросил.
И если я умру, то скажешь: “Да,
Мужчины понимают… иногда…”
Тойла
24 февраля 1932
Твой серенький домик мерещился мне
Нередко в далекой балканской стране.
Я в Боснии думал, взирая на Дрину:
“Ее не забуду, ее не отрину…”
В Далмации яркой, смотря на Ядран,
Я думал о лучшей из северных стран,
Которую ты украшаешь собою,
Подруга с прохладной душой голубою.
В Румынии, девушек нежа чужих,
Я думал о родственных ласках твоих
И ночью, читая какой-нибудь томик,
Заглядывал сердцем в твой серенький домик.
В Словении, в замке, при чуждой луне,
Твой серенький домик мерещился мне,
И я променял бы дворец без оглядки
На право с тобою жить в серенькой хатке!
Тойла
28 июня 1934
В тебе так много обаяния,
И так ты хороша собой,
Что у меня одно желание -
Быть исключительно с тобой.
Мне очень многие наскучили,
Спустя полгода, много – год.
И лишь с тобою – в редком случае!-
Страсть пресыщенья не дает.
Прикосновенья так изысканы,
И так нежны, и так остры.
Живою радостью обрызганы
Глаза изласканной сестры…
Твои слова льнут в душу вкрадчиво
И дремлют в ней, но не уснут.
Удел твой – жизни укорачивать
Обжогом пламенных минут.
Связь наша странно-неразрывная
Седьмой насчитывает год.
В чужих краях, подруга дивная,
Всегда тебя недостает.
Тойла
15 июля 1934
Телеграмма: Белград. Университет. Северянину.
“ГEHИЮ CEBEPA ЕДАН ПОЗДРАВЪ СА ЮГА”.
Остров Коргула на Адриатике (Ядран).
Имя. Фамилия.
В громадном зале университета,
Наполненном балканскою толпой,
Пришедшей слушать русского поэта,
Я вел концерт, душе воскликнув: “Пой!”
Петь рождена, душа моя запела
И целый зал заполнила душа.
И стало всем крылато, стало бело,
И музыка была у всех в ушах.
И думал я: “О, если я утешу
И восхищу кого-нибудь, я – прав!”
В антракте сторож подал мне депешу -
От неизвестной женщины “поздравь”.
И сидя в лекторской, в истоме терпкой,
И говоря то с этим, то с другим,-
Я полон был восторженною сербкой
С таким коротким именем тугим.
…Два года миновало. Север. Ельник.
Иное все – природа, люди, свет.
И вот опять, в Рождественский сочельник,
Я получаю от нее привет.
Уж я не тот. Все глубже в сердце рана.
Уж чаще все впадаю я в хандру.
О, женщина с далекого Ядрана -
Неповстречавшийся мне в жизни друг!
Тойла
Ночь под Рождество 1932
Весен всех былых весна весенней
Предназначена мне в этот год:
Девушка из детских сновидений
Постучалась у моих ворот.
И такою свежею прохладой
Вдруг повеяло от милых уст,
Что шепчу молитвенно: “Обрадуй.-
Докажи, что мир не вовсе пуст…”
А она и плачет, и смеется,
И, заглядывая мне в глаза,
Неземная по-земному бьется
Вешняя – предсмертная! – гроза.
Кишинев
5 апреля 1933
О, девушка, отверженная всеми
За что-то там, свершенное семьей,
Мы встретимся в условленное время
Пред нашею излюбленной скамьей!
Походкой чуть наклонной и скользящей
Ты пойдешь, проста как виорель.
И скажешь мне: “Единый! Настоящий!
Возможно ли? Послушай… Неужель?”
И болью затуманенные взоры,-
По существу веселые ключи,-
Блеснут так радостно, как из-под шторы
Пробившиеся в комнату лучи.
Ты – точно серна в золотистой дрожи:
Доверчивость. Восторженность. Испуг.
Что может быть нежней и вместе строже
Твоих – не искушенных в страсти – рук?
Читать дальше