Виктор Цой - Музыка волн, музыка ветра

Примерно половина гостей отправилась восвояси, а часть осталась выпивать-закусывать, расспрашивать нас о житье-бытье и просить повторить для них понравившиеся песни. Мы с удовольствием повторяли и поняли, что и чисто музыкальные вещи тоже доходят до публики, правда, лишь до небольшой ее части. Это касалось и текста песен, но в принципе это нормально — нельзя за один день привить вкус к СЛОВУ и ЗВУКУ народу, воспитанному на дисках, с колыбели запавших в мозг стихах, исполняемых А. Пугачевой и другими корифеями, несущими культуру в массы.

Все было очень мило, я чувствовал, что Москва становится нашей вотчиной — так впоследствии и вышло. Москва для русских музыкантов, как Америка для европейцев, — ее вроде бы не любят, но мировая слава никогда ни к кому не приходит без американского успеха. Практически все наши группы проверялись в Москве — первый большой успех Майка, первые действительно большие концерты «Аквариума», теперь мы… Но до Майка и «Аквариума» было еще очень далеко, мы прекрасно это понимали и не обольщались, но дело потихоньку двигалось, а там — кто знает…

Один из гостей, назвавшийся нам Алексеем, пригласил нас завтра утром прийти к нему в гости и посмотреть его домашний музей. Что это за музей, он не сказал, но мы решили воспользоваться приглашением, тем более что утром Сережа с Валей начали готовиться к вечернему торжеству, а мы только путались у них под ногами и создавали лишнюю толчею и суету, и мы отправились в гости к новому знакомому.

Приехав в Столешников переулок, где проживал Алексей, мы выпили по кружке пива в знаменитой московской «Яме» и, найдя по бумажке с адресом нужный дом и подъезд, вошли в очередную коммунальную квартиру. Наш новый знакомый был человеком лет уже тридцати с лишним, низеньким, здоровеньким, розовощеким брюнетом с быстрыми темными глазами, аккуратной прической и в спортивного вида костюме. Он оказался довольно известным московским поэтом по фамилии Дидуров. Все читающие эти строки, я думаю, знакомы с его произведениями, хотя бы со стихами к песням из старого кинофильма «Розыгрыш». Помните это — «Когда уйдем со школьного двора, тра-ля-ля-ля…» и так далее. Дидуров был настоящим поэтом — он не пил и не курил, был холост, каждый день в шесть утра ездил в плавательный бассейн и каждые два часа пил экстракт шиповника — идеальный образ жизни творческой личности. Услышав вчера Витькину «Восьмиклассницу», он был потрясен — Дидуров не ожидал такого совпадения, ведь музей, который он собирался нам показать, назывался «Музеем Голой Восьмиклассницы».

Дело в том, что в процессе работы над «Розыгрышем» — фильмом о школьниках и для школьников, Дидуров был постоянно окружен со всех сторон школьницами различного возраста, от пятого до десятого класса, и они его так достали, что теперь все разговоры и действия поэта вертелись вокруг восьмиклассниц — квинтэссенции всех этих девушек. В его воспаленном воображении все восьмиклассницы виделись ему голыми, и он создал дома целый музей, посвященный любимому предмету.

«ЕЕ дневник», «ЕЕ носовой платок», «ЕЕ промокашка из тетради для контрольных работ», «След ЕЕ губной помады», «ЕЕ ноготь с большого пальца правой руки» — такого рода экспонаты преобладали в музее Дидурова, в целом очень забавном. Мы провели у Алексея несколько приятных часов, попели ему песни, которые он записал на магнитофон, — ему тоже было нужно побольше зверства, и мы поорали всласть для него и его восьмиклассниц. Ближе к вечеру мы отправились к Рыженко, а Дидуров, сказавши, что ему нужно переодеться и принять ванну перед новогодним банкетом у Сережки, остался дома. Мы только не поняли с его слов, сначала он будет принимать ванну, а потом переоденется, или же сначала переоденется, а потом будет купаться. Размышляя над этим занятным вопросом, мы приехали на место торжества.

Дидуров пришел к Сережке в шикарном, кричащем клетчатом костюме с букетом цветов и двумя бутылками шампанского в руках.

— Шампанское, бля! — сказал поэт. — Сам купил!

После новогодних московских домашних концертов у нас состоялся маленький домашний концертик в Ленинграде — в какой-то из бесчисленных мансард Петроградской стороны, и публика опять была в восторге — публика взрослая, серьезная, какие-то режиссеры, художники, богема, одним словом. Это было то, что нам нужно, — приятно было иметь дело с образованными людьми, да мы и понимали, что только они могут помочь нам расти — в конечном счете и устройство концертов, и аппарат, и все остальное могли пробить только личности, так или иначе имеющие вес в официальной культурной жизни страны, — подполье уже явно стало несерьезным и несостоятельным способом существования. Я не помню, кто устраивал этот концертик на Петроградской, но там у нас появился Первый Официальный Фан (поклонник), не принадлежащий к кругу наших друзей. Друзьям-то тоже все нравилось, но друзья есть друзья, а тут незнакомый крепкий молодой человек с мутными глазами и красным носом так прямо и заявил нам: