Юрий Орлицкий - Русские поэты второй половины XIX века

Вскоре снежок захрустит под обозами,
Холодно будет, темно;
Поле родное скуется морозами…
Скоро ль растает оно?

Жди и терпи! Утешайся надеждою,
Будь упованьям верна:
И под тяжелою снежной одеждою
Всходит зародыш зерна.

Дуня, моя Дуня,
Дуня дорогая!
В жаркий день июня
Ты, изнемогая,
Травушку косила
Ручкой неленивой,
Пела-голосила
Над родимой нивой:
«Где дружок найдется,
Чтоб мне слезы вытер?
Горько здесь живется, —
Я поеду в Питер.
Люди там богаты,
Здесь же – бедность, горе…
Из родимой хаты
Убегу я вскоре».
…И рыдала Дуня,
Дуня молодая,
В жаркий день июня
К ниве припадая.

Дуня, моя Дуня,
Дуня дорогая!
В жаркий день июня
Ты, полунагая,
В Питере дрожала
С рабскою мольбою:
«Острого кинжала
Нет ли, друг, с тобою?
Если есть, – пронзи ты
Грудь мою нагую,
Или… поднеси ты
Рюмочку-другую!»

«Дуня! Милка, крошка,
Что с тобой, малютка?»
«Я… пьяна… немножко,
Угощай же, ну-тка!»

…И хохочет Дуня,
Дуня молодая,
В жаркий день июня
Низко упадая.

«Мы живем среди полей
И лесов дремучих»,
Проливая, как елей,
Много слез горючих.

С каждым часом тяжелей
Нам от фраз трескучих…
«Мы живем среди полей
И лесов дремучих»…

Пусть истории столбцы
Правду обнаружат, —
Как и деды, и отцы
Стонут, плачут, тужат.

Выглянь, солнышко, смелей
Из-за туч могучих!
Горько жить «среди полей
И лесов дремучих».

Недопетая песня допета,
Будет лучше в грядущие дни,
А теперь… не казните поэта:
Все мы грешнице Музе сродни.

Наша грешница Муза сквозь слезы
Напевает со смехом: «Молчи!
Стыдно петь, как румяные розы
Соловьев полюбили в ночи».
.

Верю слепо: добрей и чудесней
Будет мир в наступающий век.
С недопетой страдальческой песней
Не погибнет поэт-человек.
Покарает злодейство свободно,
Наяву, а не в темной глуши.

Ждите, братья, святого рассвета,
А теперь… погасите огни.
Недопетая песня поэта
Допоется в грядущие дни.

Жил гусляр во дни минувшие,
Правду-матку проповедовал;
Он будил умы уснувшие,
По кривым путям не следовал.
Пел гусляр: «Веди нас, Боженька!
Невтерпеж тропинка узкая…
Гой ты, славная дороженька!
Гой еси ты, песня русская!

Не в тебе ли светит зорюшка
Для народа исполинского?
Долетай до Бела морюшка,
Вплоть до морюшка Хвалынского.

Не кружись вокруг да около!
У тебя ли крылья связаны?
Для тебя ли, ясна сокола,
К небесам пути заказаны?»

Околдован словно чарами,
Пел гусляр… В нем сердце билося..
А теперь, на грех, с гуслярами
Злое горюшко случилося.

Ни пути нет, ни дороженьки…
Нет орлов; не видно сокола.
Устают больные ноженьки,
Бродят всё вокруг да около.

Гой ты, песенка-кручинушка,
Песня бедная, болящая,
Не угасни, как лучинушка,
Тускло-медленно горящая!

Вместо песни слышны жалобы
На судьбу – злодейку гневную…
Спеть гуслярам не мешало бы
Песню чудно-задушевную, —

Чтобы сердце в ней не чахнуло,
Не дрожало перед тучею,
Чтобы в песне Русью пахнуло,
Русью свежею, могучею!

Иван Ильич (дам имя наудачу
Тому, кто здесь геройствовать начнет),
Иван Ильич, переселясь на дачу,
Стряхнул с души весь канцелярский гнет,
Надел халат и микроскоп взял в руки,
Как юноша, влюбившийся в науки.
«Науки юношей питают»… Верно-с… Да!
Но мой герой давно жил в грешном мире
И «Станислав» (конечно, не звезда)
Был у него под шеей, на мундире.
Иван Ильич, нахмуря важно лоб,
На каплю уксуса смотрел чрез микроскоп.

И он узрел в ней страшные явленья:
Мильоны змей там плавали!!! Оне
Ужасные творили преступленья:
В сей капельке – бездонной глубине
Чудовища, не ведая морали,
Отчаянно друг друга пожирали.
Иван Ильич, для подкрепленья сил,
Велел подать скорей «вдовы Поповой»,
Селедкою голландской закусил,
Еще хватил… И мир узрел не новый,
А старый мир, который он чернил
И обелял при помощи чернил.