Федор Тютчев - Том 4. Письма 1820-1849

Его сиятельству Гр. К. В. Нессельроду» (Отпуск на бланке. Л. 28).

Повышения в чине не произошло. С 16 марта 1845 г. Тютчев вновь числится в ведомстве Министерства иностранных дел, 14 апреля того же года ему возвращено звание камергера, и с 15 февраля 1846 г. он получает назначение чиновником особых поручений VI класса при государственном канцлере, что соответствовало чину коллежского советника, полученному им в 1839 г. (Формулярный список о службе Ф. И. Тютчева. 1872 г. — РГИА. Ф. 776. Оп. 11. Ед. хр. 115. Л. 12 об.).

3В изложении мемуаристки А. О. Смирновой-Россет отношение жены вице-канцлера к Тютчеву не выглядит столь благостным. Она передает слова М. Д. Нессельроде о Тютчеве: «Вот и Тютчев — один из тех, кто заставляет меня смеяться. Это правда, что Нессельроде заставил его покинуть дипломатию. Он был первым секретарем в Турине, посланник попросил отпуск на шесть недель, за это время у Тютчева умирает жена. Мсье оставляет архивы у фабриканта сыра и отправляется разъезжать от потрясения, чтобы найти вторую жену. Находит ее в Швейцарии и женится. Не получая известий из Турина, встревоженный Нессельроде велит написать начальнику канцелярии. Тот отвечает, что первый секретарь уехал, не доверив ему архивы. Вы хорошо понимаете, что нет возможности держать в министерстве подобного человека» ( Смирнова-Россет . С. 499). Поскольку в мемуарах Смирновой-Россет часто встречаются неточности, комментаторы полагают, будто она могла слышать историю о потерянных архивах и шифрах от самого Тютчева и вложить ее в уста Нессельроде. Однако в этой тираде столько нелестной для поэта неправды, что вряд ли стоит ее приписывать самому Тютчеву. Широко распространенная легенда о том, что Тютчев якобы потерял дипломатические шифры «в суматохе свадьбы», полностью опровергнута опубликованной в Летописи 1999 (с. 224) сопроводительной депешей № 28, составленной Тютчевым между 20–25 июня/2-7 июля 1839 г., где сообщается: «В соответствии с распоряжением, которое содержится в циркуляре, направленном вашим превосходительством Императорским миссиям за границей 20 <���декабря> 1838 г., считаю своим долгом воспользоваться первой возможностью переслать с квартальным курьером в Императорское министерство таблицы шифров — № 153, 154 и 155, ныне отмененные». И русский посланник вовсе не был в коротком отпуске — Тютчев больше года исполнял обязанности посланника в качестве поверенного в делах, и в то время как место посланника оставалось свободным, он его так и не получил. Именно в это время он регулярно пишет на имя вице-канцлера К. В. Нессельроде депеши по текущим политическим проблемам, которые и сегодня (они опубликованы только частично) могут по праву считаться образцом настоящей политической публицистики и расширяют наше представление о творческом наследии Тютчева. Но дарования Тютчева не были оценены, и признание М. Д. Нессельроде — «Нессельроде заставил его покинуть дипломатию…» — сегодня может звучать как обвинение в адрес вице-канцлера. Отношение М. Д. Нессельроде к великим русским поэтам было довольно последовательным. Если с А. С. Пушкиным она была в открытой вражде, ненавидела его за эпиграммы по поводу ее самой и ее отца, министра финансов при Александре I Д. А. Гурьева, то к Тютчеву жена вице-канцлера относилась пренебрежительно-холодно, ее прием, оказываемый ему, был всего лишь светскою любезностью. А до эпиграммы Тютчева «Нет, карлик мой! трус беспримерный!..» (1850) на ее мужа К. В. Нессельроде, проводившего проавстрийский курс внешней политики, она совсем немного не дожила. Такое ее отношение к русским поэтам неудивительно, поскольку она сама признавалась в беседе со Смирновой-Россет, пытавшейся ей прочитать стихотворение Анакреонта «Кузнечик» в переводе Гнедича: «К несчастью, я очень плохо говорю по-русски и не пойму стихов, о которых вы мне говорите» ( Смирнова-Россет . С. 320).

4Кузина Тютчева П. В. Муравьева, урожденная Шереметева, приходилась троюродной сестрой хозяйке петербургского родового гнезда гр. Шереметевых на набережной Фонтанки, знаменитого Фонтанного дома, А. С. Шереметевой. Прихожанами их домовой церкви, где велись строгие службы в сопровождении прекрасного хора, были многие родовитые петербуржцы, корнями связанные с Москвой, о которых любовно писал гр. С. Д. Шереметев в своих воспоминаниях: «Мусины-Пушкины, Шаховские, Оболенские — это старая допожарная Москва, не грибоедовская, а настоящая Москва, перенесенная в Петербург, и в этой среде как-то легче было дышать, чувствовалась сила семейная, стихийная, истинно русская…» (Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 54). К этому кругу принадлежала и семья гр. М. Н. и П. В. Муравьевых, живших неподалеку от Фонтанного дома на Сергиевской улице.