В этой ниве золотистой,
В этом небе предзакатном!
Я иду – и надо мною
Трелит жаворонок звонко,
И в лугах кружатся мошки,
Точно зыбкая воронка.
В алом клевере кузнечик
Кличет ночь, томясь от жажды,
И в бору уже кукушка
Куковала не однажды.
Но луна и звезды медлят,
Медлит ночь своим приходом,
И прощально день лепечет
Под горячим небосводом…
1889
«Умолк весенний гром. Все блещет и поет…»
Умолк весенний гром. Все блещет и поет.
В алмазных каплях сад душистый.
И опоясала лазурный небосвод
Гирлянда радуги лучистой.
От ближних цветников запахло резедой,
В кустах резвей щебечут птицы.
Гремит неясный гром над высью золотой,
Как Грохот дальней колесницы.
Трепещет влажный блеск, как искры на лист
Под освежительной прохладой…
Лягушка серая подпрыгнула в траве
И снова скрылась за оградой.
По мокрому шоссе, в мерцающем платке,
Прошла усталая цыганка.
Кричат разносчики, и где-то вдалеке
Гнусит печальная шарманка.
1889
«Что ты сказала, я не расслышал…»
Что ты сказала, я не расслышал,
Только сказала ты нежное что-то,
На небо месяц поздно так вышел,
И серебром засверкало болото.
В тощей осоке жизнь пробудилась,
Кто-то вздыхал там дыханьем протяжным
Небо светилось, пышно светилось,
3вездным мерцаньем, стройным и нежным.
Что прошептала она? Я cпросил
Ночь молчаливую, полный печали.
Месяц сиянье холодное лил,
Шаткие тени ревниво дрожали.
Розы дышали мне ароматно,
Звезды, мигая, толпилися тесно.
Все говорило сердцу понятно:
“Да, прошептала, а что – неизвестно!..”
1889
«Есть странные минуты: бытие…»
Есть странные минуты: бытие
Сменяется почти небытием.
Не трогает внимание ничье,
И совесть тихо дремлет… О былом-
Ни вздоха, ни слезы. Как мрак, уныло
Грядущее… И не страшат утраты,
И не пугает душная могила!
Воспоминаний ветхие заплаты
На рубище прошедшего мерцают…
Но, бледные, они не докучают,
Уснувших чувств не трогают они!
Ни юности, ни радости не жалко…
И солнечною ночью длятся дни…
Едва жужжит судьбы ленивой прялка,
Едва горят сердечные огни.
1889
«Еще дрожит последняя слеза…»
Еще дрожит последняя слеза
В моих очах, в моем потухшем взоре,
Но пронеслась суровая гроза,
И улеглось рыдающее горе.
Еще дрожит печальная струна,
Но скорби песнь последняя уж спета.
Опять душа спокойствия полна
И холодно внимает шуму света.
Лишь в сонме грез, как в белых облаках
Ночных зарниц неверное блистанье,
Сияет мне в изменчивых мечтах
Тяжелое души воспоминанье…
1889
Для радостей природа создана,
Но почему грустит она всечасно?
Теперь закат сверкает в небе ясно -
И в нем печаль глубокая видна.
Вечерний блеск позолотил вершины,
Зеленый мрак в вершинах потонул.
Задумались деревья-исполины,
Далеких волн внимая смутными гул.
Вдали звучит кукушки кукованье,
Как тихий плач бездомной сироты…
И я грущу – и грусть та без названья,
Наперсница таинственной мечты.
Навеяла ль печальная природа
Мне эту грусть, иль сам я грусть вдохнул
В ее черты – в сиянье небосвода,
В дыханье трав и в леса смутный гул.
Я – сон ее, она ль мое виденье -
Мне все равно… Печаль ее близка.
Восторг людей живет одно мгновенье,
А грусть и скорбь – бессчетные века.
1889
Перед окном косящатым
Сидит Хандра Ивановна.
Сидит она невесело,
Головушку повесила.
А что Хандре бы надобно?
Сама она не ведает…
Идет румяный молодец,
Идет-поет по улице,
Увидел свет в окне Хандры,
Кричит ей зычным голосом:
“Пойдем, Хандра Ивановна,
По городу по людному -
Авось ты разгуляешься,
От хмеля зашатаешься,
От ветра разрумянишься…”
Хандра ему в ответ:
“Ахти, пригожий молодец,
Кто мало жил – не любит свет
За то, что все не выглядел.
Кто много жил – не любит свет
За то, что все наскучило!
А мне не жить, не в гроб идти,
На белом свете маяться!
Пошла бы я по городу,
Да думаю: не тесно ли?
К базару пробралась бы я,
Претит корысть постылая:
Купцы галдят, мошной звенят,
На счетах звонкий счет ведут,
Костяшкой щелк – и рубль на стол.
Другою щелк – другой пришел!
А мне корысть хвастливая
Тошней любой беды.
Пошла бы я на игрища-
Читать дальше