Валерий Брюсов - Полное собрание стихотворений

Отреченного веселья
Озаренная печаль:
Это – ласковая келья,
Кропотливая медаль.

И, за гранью всех желаний,
Бледно-палевая даль:
Это – новых испытаний
Несказанная печаль.

Белая роза дышала на тонком стебле.
Девушка вензель чертила на зимнем стекле.

Голуби реяли смутно сквозь призрачный снег.
Грезы томили все утро предчувствием нег.

Девушка долго и долго ждала у окна.
Где-то за морем тогда расцветала весна.

Вечер настал, и земное утешилось сном.
Девушка плакала ночью в тиши, – но о ком?

Белая роза увяла без слез в эту ночь.
Голуби утром мелькнули – и кинулись прочь.

С опущенным взором, в пелериночке белой,
Она мимо нас мелькнула несмело, —
С опущенным взором, в пелериночке белой.

Это было на улице, серой и пыльной,
Где деревья бульвара склонялись бессильно,
Это было на улице, серой и пыльной.

И только небо – всегда голубое —
Сияло, прекрасное, в строгом покое,
Одно лишь небо, всегда голубое!

Мы стояли с тобой молчаливо и смутно...
Волновалась улица жизнью минутной.
Мы стояли с тобой молчаливо и смутно.

Один ее взгляд ярче тысячи звезд!
Небесный, алмазный, сверкающий крест, —
Один ее взгляд выше тысячи звезд!

Я встретил на миг лишь один ее взгляд, —
Алмазные отсветы так не горят...
Я встретил на миг один ее взгляд.

О, что за вопросы виделись в нем!
Я смутно померк в венце золотом...
О, что за вопросы виделись в нем!

Умрите, умрите, слова и мечты, – красоты
Что может вся мудрость пред сном красоты?
Умрите, умрите, слова и мечты!

И он взглянул, и ты уснула, и он ушел, и умер день;
И словно руки протянула огнем встревоженная тень.
Слова магических заклятий заветных снов не разорвут,
Ты будешь помнить бред объятий и все, и все мечты минут,
Когда же, властный и прекрасный, к тебе опять вернется он,
То будет только сон неясный, – неясный и ненужный сон!

Она была в трауре с длинной вуалью;
На небе горели в огне облака.

Черты ее нежно дышали печалью;
Небесные тайны качала река.

Но яркое небо – мираж непонятный,
Но думы печали – обманы минут;

А строгие строфы скользят невозвратно,
Скользят и не дышат, – и вечно живут.

Венчальные платья мы сняли,
Сронили к ногам ожерелья
И в царственной Зале Веселья
Смущенной толпою стояли.

Почти обнаженные, все мы
Поднять наши взоры не смели.
И только надменно горели
У нас в волосах диадемы.

Ветви склонялись в мое окно,
Под ветром гнулись, тянулись в окно,
И занавеска, дрожа, томясь,
На белой ленте ко мне рвалась;
Но я смотрел в окно мимо них,
Мой взор погасал в небесах голубых.

– Там, где движенья и страсти нет,
Там вечно светит нетленный свет;
О чем мы бредим во сне, сквозь сон,
Тем мир незримо всегда напоен;
Красота и смерть неизменно одно...
А ветви гнутся и рвутся в окно.

И снова бредешь ты в толпе неизменной,
Исполнен желаний земных.
Мгновения тайны, как тайна, мгновении,
И сердце не вспомнит об них.

Она у окна, утомленно-больная,
Глядит на бледнеющий день;
И ближе, и ближе – ночная, земная,
Всегда сладострастная тень.

Пьяные лица и дымный туман...
В дымке туманной лепечет фонтан.

Отзвуки смеха и грубый вопрос...
Блещут на лилиях отблески рос.

Клонятся красные губы ко мне...
Звезды бесстрастно плывут в вышине.

Едва ли ей было четырнадцать лет —
Так задумчиво гасли линии бюста.
О, как ей не шел пунцовый цвет,
Символ страстного чувства!

Альков задрожал золотой бахромой -
Она задернула длинные кисти.
О да! ей грезился свод голубой
И зеленые листья.