Глеб Филиппов - Авторская песня 90-х (Сборник песен с гитарными аккордами)

П-в

Сердце поэта (памяти Александра Чака)

G C D7 На тротуаре сердце лежало, G C D7 на тротуаре, солнцем согретом. G C G Оно чуть дышало, оно чуть дрожало, C G D7 G мягкое, грустное сердце поэта.

H7 Em

Его уронила нечаянно утром

Em H7 Em

женщина с добрым рассеянным взглядом,

Am Em

когда доставала из сумочки пудру

Am H7 Em

или помаду, или помаду.

А ночью подвыпивший старый бродяга о сердце споткнулся, до смерти разбился. Собачники утром забрали беднягу смотри, этот парень неделю не брился.

И сердце забрали, а старший собачник,

который не думал над тем, что неясно,

решил, что ему привалила удача:

такое хорошее, свежее мясо.

Жена из фасоли и сердца поэта сварила еще неизвестное блюдо, и сыт был собачник, и все его дети, и все приходившие в гости к ним люди.

А после обеда неясные мысли

и светлые думы, и образов стаи

сменили в их душах тоску и угрюмость,

и все — как ни странно — поэтами стали.

История кончилась, в общем, удачно, но, честно признаться, уж вы не печальтесь, конец я придумал, все было иначе, и сердце осталось лежать на асфальте.

И об него спотыкается кто-то,

кто-то спешит, пробегая с ним рядом,

но ищет его до сих пор по субботам

женщина с добрым рассеянным взглядом.

— Баллада о вылитом роме

На свете жил солдат один из многих ненормальных. Он все пословицы был рад понимать буквально. "Дороги все приводят в Рим". А сколько их — дорог! И он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не мог.

А он все шел, и каждый раз оказывался там, где вслед смотрели сотни глаз солдатам как врагам. "Дороги все приводят в Рим". А сколько их — дорог! И он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не мог.

И вот в одном краю с плеча он сбросил автомат, и грохнул каску оземь, удивляя весь отряд, и вылил ром на землю из походной фляги он, и поклонился женщине, чтоб видел легион.

Он взял ее ребенка и помог его нести. "Сударыня, простите, я здесь только по пути. И не могли бы Вы смотреть приветливей чуть-чуть? Хотел без автомата я найти до Рима путь."

Могло все это вылиться в международный фарс, но только командир полка был ловок, словно барс, но только командир полка был не настолько глуп. Он вовремя прицелился, и закопали труп.

И словно звон колоколов плыл канонады гром. Все были на солдата злы за вылитый им ром. "Дороги все приводят в Рим". А сколько их — дорог! А он все шел и шел по ним, но в Рим попасть не смог.

— Любовь что земля, а люди — что лес,

***

Любовь что земля, а люди — что лес, кленами и сосняками, недоуменный, стою, как крест, с березовыми руками…

И вечно один и тот же звук,

листья мои шелестят устало.

Почему же так много деревьев вокруг?

Почему, почему земли так мало?

Вы о чем, леса, землю всг просите?

Ваши чудеса — кроны да просеки.

Почему же совсем не растет один, а кто-то крону купает в тучах? Почему для одних — покой равнин, а для других — неизбежность кручи?

Почему же земля не ко всем ровна,

к одним ты суха, к другим ты влажна?

Налей же и мне своего вина,

сегодня мне пьяным быть очень важно.

Вы о чем, леса, землю всг просите?

Ваши чудеса — кроны да просеки.

— Модильяни, или синий автопортрет

Один человек нарисовал свой портрет одним только синим карандашом. И сказал он себе, так как денег нет, а нарисован портрет хорошо: И скорее померкнет солнечный свет, чем кто-то поймет и купит портрет. Пусть портрет теперь будет мной, я же буду своим портретом, и стану ходить в рубашке одной и зимой, и летом. Портрету ни жарко, ни холодно, и не умрет он от голода, а если есть захочет и пить, не нужно будет взаймы просить. Нарисую целый окорок, бутылку сухого около. Может быть, кисть винограда, ну а в общем — все, что мне надо. А когда затоскую, женщину нарисую. Правда, это нелегкий труд, но зато надоест — сотру. А себя, то есть свой портрет, подарю знакомым, или повешу на толстый гвоздь в комнате. Так он и сделал, искали его весь день, а когда взломали дверь, то висел он на толстом гвозде. И был он синего цвета теперь, и трудно было его отличить от портрета, который тоже висел на стене и тоже был синего цвета.

— Тебе

Тебе, которая снова меня так печалит, хотя я один уж давно здесь в неравной борьбе. Тебе, которая не снизойдет и не отвечает, конечно, конечно, тебе, тебе.

Тебе, от которой я видел хорошего мало, хотя и раскачивал мир, как твою колыбель, тебе, которая знала меня, не всегда понимала, конечно, конечно, тебе, тебе.

Тебе, которая счастье узнала лишь наполовину, любима была и любила кормить голубей. Тебе, которая в общем ни в чем не повинна, конечно, конечно, тебе, тебе,