Нет, иное томит. Как сквозь полог затученный
Прорезается белое пламя луны, —
Тихий призрак встает в подземелье замученной
Неповинной страдалицы — первой жены.
Не избыть этой муки в разгуле неистовом,
Не залить угрызения влагой хмельной…
Запершись в кабинете — покончил бы выстрелом
С невеселою жизнью, — да в небе темно.
И теперь, заклейменный семейным преданием,
Как живой, как живой, он глядит с полотна,
Точно нету прощенья его злодеяниям
И загробная жизнь, как земная, — черна.
Вот роща и укромная полянка,
Обрыв крутой, где зелень и песок;
Вот в пестром сарафане — поселянка,
Сбирающая клюкву в кузовок.
Глядит из-за ствола охотник-барин,
Виляет пес, убитой птице рад.
От солнца заходящего — янтарен
Ружья тяжеловесного приклад.
Закатный луч заметно увядает,
Шуршат листы, клубятся облака.
И скромно поцелуя ожидает,
Как яблоко румяная, щека.
Шотландия, туманный берег твой
И пастбища с зеленою травой,
Где тучные покоятся стада,
Так горестно покинуть навсегда!
Ужель на все гляжу в последний раз,
Что там вдали скрывается от глаз,
И холм отца меж ивовых ветвей,
И мирный кров возлюбленной моей…
Прощай, прощай! О, вереск, о, туман…
Тускнеет даль, и ропщет океан,
И наш корабль уносит, как ладью…
Храни, Господь, Шотландию мою!
Все образует в жизни круг —
Слиянье уст, пожатье рук.
Закату вслед встает восход,
Роняет осень зрелый плод.
Танцуем легкий танец мы,
При свете ламп — не видим тьмы.
Равно — лужайка иль паркет —
Танцуй, монах, танцуй, поэт.
А ты, амур, стрелами рань —
Везде сердца — куда ни глянь.
И пастухи и колдуны
Стремленью сладкому верны.
Весь мир — влюбленные одни,
Гасите медленно огни…
Пусть образует тайный круг —
Слиянье уст, пожатье рук!..
Уж рыбаки вернулись с ловли
И потускнели валуны,
Лег на соломенные кровли
Розово-серый блеск луны.
Насторожившееся ухо
Слушает медленный прибой:
Плещется море мерно, глухо,
Словно часов старинных бой.
И над тревожными волнами
В воздухе гаснущем, бледна,
За беспокойными ветвями —
Приподнимается луна.
Как древняя ликующая слава,
Плывут и пламенеют облака,
И ангел с крепости Петра и Павла
Глядит сквозь них — в грядущие века.
Но ясен взор — и неизвестно, что там
Какие сны, закаты, города —
На смену этим блеклым позолотам —
Какая ночь настанет навсегда!
Уже сухого снега хлопья
Швыряет ветер с высоты
И, поздней осени холопья,
Мятутся ржавые листы.
Тоски смертельную заразу
Струит поблекшая заря.
Как все переменилось сразу
Железной волей ноября.
Лишь дряхлой мраморной богини
Уста по-прежнему горды,
Хотя давно в ее кувшине
Не слышно пения воды.
Да там, где на террасе гвозди
Хранят обрывки полотна,
Свои исклеванные гроздья
Еще качает бузина.
Веселый ветер гонит лед,
А ночь весенняя — бледна,
Всю ночь стоять бы напролет
У озаренного окна.
Глядеть на волны и гранит
И слышать этот смутный гром,
И видеть небо, что сквозит
То синевой, то серебром.
О, сердце, бейся волнам в лад,
Тревогой вешнею гори…
Луны серебряный закат
Сменяют отблески зари.
Летят и тают тени птиц
За крепость — в сумрак заревой.
И все светлее тонкий шпиц
Над дымно-розовой Невой.
Закат золотой. Снега
Залил янтарь.
Мне Гатчина дорога,
Совсем как встарь.
Томительнее тоски
И слаще — нет,
С вокзала слышны свистки,
В окошке — свет.
Обманчивый свет зари
В окне твоем,
Калитку лишь отвори,
И мы — вдвоем.
Все прежнее: парк, вокзал…
А ты — на войне,
Ты только «Прости» сказал,
Улыбнулся мне;
Улыбнулся в последний раз
Под стук колес,
И не было даже слез
У веселых глаз.
Все дни с другим, все дни не с вами
Смеюсь, вздыхаю, и курю,
И равнодушными словами
О безразличном говорю.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу