Николай Гумилев - Где небом кончилась земля - Биография. Стихи. Воспоминания

Посмотри, мой милый, видишь – птица,
Вот и всадник, конь его так быстр,
Но как странно хмурится и злится
Этот сановитый бургомистр.

А потом читала мне про принца:
Был он нежен, набожен и чист,
И рукав мой кончиком мизинца
Трогала, повертывая лист.

Но когда дневные смолкли звуки
И взошла над городом Луна,
Ты внезапно заломила руки,
Стала так мучительно бледна.

Пред тобой смущенно и несмело
Я молчал, мечтая об одном:
Чтобы скрипка ласковая спела
И тебе о Рае золотом.

Пролетела стрела
Голубого Эрота,
И любовь умерла,
И настала дремота.

В сердце легкая дрожь
Золотого похмелья,
Золотого, как рожь,
Как ее ожерелье.

Снова лес и поля
Мне открылись, как в детстве,
И запутался я
В этом милом наследстве.

Легкий шорох шагов,
И на белой тропинке
Грузных майских жуков
Изумрудные спинки.

Но в душе у меня
Затаилась тревога,
Вот прольется, звеня,
Зов весеннего рога.

Зорко смотрит Эрот,
Он не бросил колчана.
И пылающий рот
Багровеет, как рана.

Перед ночью северной, короткой —
И за нею зори, словно кровь, —
Подошла неслышною походкой,
Посмотрела на меня любовь.

Отравила взглядом и дыханьем,
Слаще роз дыханьем – и ушла
В белый май с его очарованьем,
В невские слепые зеркала.

У кого я попрошу совета,
Как до легкой осени дожить,
Чтобы это огненное лето
Не могло меня испепелить?

Тихий снег засыплет грусть и горе,
И не будет жалко ничего,
Будет ветер, будут в Черном море
Бури кликать друга своего.

Я скажу ей: «Хочешь, мы уедем
К небесам, не к белым – к голубым,
Ничего не скажем мы соседям, —
Ни твоим, царевна, ни моим?»

Не откажешься тогда, я знаю…
Только б лето поскорей прошло,
Только бы скорей дорогу к Раю
Милым, хрупким снегом замело.

Мне странно сочетанье слов – «я сам».
Есть внешний, есть и внутренний Адам.

Стихи слагая о любви нездешней,
За женщиной ухаживает внешний.

А внутренний, как враг, следит за ним,
Унылой злобою всегда томим.

И если внешний хитрыми речами,
Улыбкой нежной, нежными очами

Сумеет женщину приворожить,
То внутренний кричит: «Тому не быть!

Не знаешь разве ты, как небо сине,
Как веселы широкие пустыни

И что другая, дивно полюбя,
На ангельских тропинках ждет тебя?»

Но если внешнего напрасны речи
И женщина с ним избегает встречи,

Не хочет ни стихов его, ни глаз —
В безумье внутренний: «Ведь в первый раз

Мы повстречали ту, что нас обоих
В небесных приютила бы покоях.

Ах ты ворона!» Так среди равнин
Бредут, бранясь, Пьеро и Арлекин.

Когда я был влюблен (а я влюблен
Всегда – в идею, женщину иль запах),
Мне захотелось воплотить мой сон,
Причудливей, чем Рим при грешных папах.
Я нанял комнату с одним окном,
Приют швеи, иссохшей над машинкой,
Где, верно, жил облезлый старый гном,
Питавшийся оброненной сардинкой.
Я стол к стене подвинул; на комод
Рядком поставил альманахи «Знанье»,
Открытки – так, чтоб даже готтентот
В священное б пришел негодованье.
Она вошла спокойно и светло,
Потом остановилась изумленно.
От ломовых в окне тряслось стекло,
Будильник тикал злобно-однотонно.
И я сказал: «Царица, вы одни
Сумели воплотить всю роскошь мира,
Как розовые птицы – ваши дни,
Влюбленность ваша – музыка клавира.
Ах! Бог Любви, заоблачный поэт,
Вас наградил совсем особой меткой,
И нет таких, как вы…» Она в ответ
Задумчиво кивала мне эгреткой.
Я продолжал (и резко за стеной
Звучал мотив надтреснутой шарманки):
«Мне хочется увидеть вас иной,
С лицом забытой Богом гувернантки;
И чтоб вы мне шептали: «Я твоя»,
Или еще: «Приди в мои объятья».
О, сладкий холод грубого белья,
И слезы, и поношенное платье.
А уходя возьмите денег: мать
У вас больна иль вам нужны наряды…
…Мне скучно всё, мне хочется играть
И вами, и собою – без пощады…»
Она, прищурясь, поднялась в ответ,
В глазах светились злоба и страданье:
«Да, это очень тонко, вы – поэт,
Но я к вам на минуту… до свиданья!»