Джон Апдайк - Стихотворения

“Не нужно разыскивать

пустошь, топь или чащу”.

Вполне понятные колебания

противоположного подающего,

небо, эта лужайка,

толстая поджаренная шея Мэнтла,

старики, которые в замене игроков видят

личное непостоянство,

зеленые перекладины,

мокрый камень – все это для меня,

как если бы император управлял

действом лишь движением глаз.

“Ни одному королю на троне

не познать радость мертвых”,

череп сказал Чжуан-цзы.

И мысль о смерти – это мятный леденец,

как только с гимна начинается игра

и щедро палит демократическое солнце.

Внутреннее Путешествие кажется

необсуждаемо долгим,

когда мальчишки покупают

порции фруктового льда,

и, недосягаемые, словно рай,

вспыльчивые и проворные лучшие игроки

замирают, пока Берра летит налево.

Сколько будут наши наследники,

сбитые с толку,

в чужих пожитках запутавшись только,

ломать голову над тем, куда деть эти три

искусные имитации леденцов из стекла -

маленькие полосатые подушечки-пустышки,

сверкающие скрученные концы

как будто прозрачной бумаги?

Не будет ни подсказки, ни следа

того солнечного дня, купили их когда

в сверкающем магазине,

что несколькими дверьми

выше бара “У Гарри”, места,

где печалью так и веет

по всем свидетельствам из Хемингуэя.

Гранд-Канал тоже сверкал,

пока меньшие каналы лежали в тени,

словно змеи, высовывающие

свои мокрые языки

и скользящие на зеленые рандеву.

Опрятная продавщица, в своей надменной

итальянской пышности,

смерила взглядом нас,

американскую пару средних лет,

и оценила как несерьезных

покупателей, которые,

еще не оправившись от смены часового

пояса, крепко вцепятся в свои лиры

перед лицом какой-нибудь волшебной вазы

или неземного бокала,

ведь они могут разбиться

в багаже по дороге домой.

Но мы все-таки хотели что-нибудь,

что-нибудь маленькое…

Это? Нет… Десять тысяч, это сколько?

Потрясенные,

мы наконец решились. Она завернула

три стеклянных леденца, самое дешевое,

что было в магазине,

с исключительной осторожностью,

подобающей

королевским драгоценностям – материя,

клейкая лента и снова материя мелькали

под ее кроваво-красными ногтями,

плюс картонная коробка,

как для чертика из табакерки,

украшенная пестрыми ромбами, хотя

продавщица была явно огорчена,

проведя весь день на ногах

в ожидании импульсивного

богатого араба или маниакального японца.

Grazie, signor … grazie, signora … ciao.

Наши наследники, утомленные вещами,

не смогут понять,

как это маленькое воссоединение,

вновь собранный треугольник

из стеклянных, похожих на бумагу

скрученных концов,

вершит работу любви в подвальном этаже,

при зимнем свете, когда хозяин дома

мешает прозрачный клей и крепит

ловкую маленькую скобу,

словно чтобы сохранить

нетронутым то время, которое мы, живые,

провели в пуховой постели

в отеле “Еуропа э Регина”.

Дух имеет бесконечное число граней,

а тело

ограничено несколькими сторонами.

Есть левый бок,

правый бок, спина, живот,

а также соблазнительные

промежуточные стороны,

северо-востоки, северо-запады,

которые опрокидывают сердце

и вскоре препятствуют кровообращению

в одной или второй руке.

Но все же мы поворачиваемся каждый раз

с новой надеждой, веря, что сон

посетит нас здесь,

спустится подобно ангелу

под углом, установленным

секстантом нашей плоти

и наклоненным

к той недостижимой звезде,

сверкающей в ночи меж наших бровей,

откуда

проистекают мечты и удача.

Распрями

свои ноги. Разожми свою философию.

Эта кровать была изобретена другими;

знай, что мы отходим

ко сну не столько, чтоб отдохнуть,

сколько чтобы закружиться

на виражах иного мира.

Это вращение – наше путешествие.

Оно заканчивается,

может только закончиться, за углом,

куда мы поворачиваем,

но не знаем об этом.

(?Pura vida! – Костариканская фраза,

обозначающая “Ладно!” или “Супер!”)

Такая жара! Она опять приводит мозг

к его первоначальной пустоте.

Небольшие, периодические происшествия

попадают в сводку новостей -

белоносая коати поломала

тонкие свисающие ветви

цекропии, словно проложила тротуар в небе,