Игорь Губерман - Иерусалимские гарики

Едва смежает сон твои ресницы –
ты мечешься, волнуешься, кипишь,
а что тебе на самом деле снится,
я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.

Есть женщины, познавшие с печалью,
что проще уступить, чем отказаться,
они к себе мужчин пускают в спальню
из жалости и чтобы отвязаться.

Он даму держал на коленях
и тяжко дышалось ему,
есть женщины в русских селеньях –
не по плечу одному.

Мы пружины не знаем свои,
мы не ведаем, чем дорожить,
а минуты вчерашней любви
помогают нам день пережить.

И дух и плоть у дам играют,
когда посплетничать зайдя,
они подруг перебирают,
гавно сиропом разводя.

Встречаясь с дамой тет-а-тет,
теряешь к даме пиетет.

Мужик тугим узлом совьется,
но если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.

Я не люблю провинциалок –
жеманных жестов, постных лиц;
от вялых страхов сух и жалок
любовный их Аустерлиц.

Мы заняты делом отличным,
нас тешит и греет оно,
и ангел на доме публичном
завистливо смотрит в окно.

Блажен, кому достался мудрый разум,
такому все легко и задарма,
а нам осталась радость, что ни разу
не мучались от горя и ума.

В силу разных невнятных причин,
вопреки и хуле и насмешке
очень женщины любят мужчин,
равнодушных к успеху и спешке.

С каждым годом жить мне интересней,
прочно мой фундамент в почву врыт,
каждый день я радуюсь от песни,
что пора, и стол уже накрыт.

Чисто элегическое духа ощущение
мы в конце недели рюмкой лечим,
истинно трагическое мироощущение
требует бутылки каждый вечер.

Люблю величавых застольных мужей –
они как солдаты в бою,
и в сабельном блеске столовых ножей
вершат непреклонность свою.

Под пение прельстительных романсов
красотки улыбаются спесиво;
у женщины красивой больше шансов
на счастье быть обманутой красиво.

Чтобы сделались щеки румяней
и видней очертания глаз,
наши женщины, как мусульмане,
совершают вечерний намаз.

На закате в суете скоротечной
искра света вдруг нечаянно брызни –
возникает в нас от женщины встречной
ощущение непрожитой жизни.

Женившись, мы ничуть не губим
себя для радостей земных,
и мы жену тем больше любим,
чем больше любим дам иных.

По-моему, Господь весьма жесток
и вовсе не со всеми всеблагой;
порядочности крохотный росток
во мне он растоптал моей ногой.

Болит, свербит моя душа,
сменяя страсти воздержанием;
невинность формой хороша,
а грех прекрасен содержанием.

Я прошел и закончил достаточно школ,
но переча солидным годам,
за случайный и краткий азарта укол
я по-прежнему много отдам.

Женщину глазами провожая,
вертим головой мы не случайно:
в женщине, когда она чужая,
некая загадка есть и тайна.

Живое чувство, искры спора,
игры шальные ощущения...
Любовь – продленье разговора
иными средствами общения.

Что я с молоду делал в России? –
я запнусь и ответа не дам,
ибо много и лет и усилий
положил на покладистых дам.

В сезонных циклах я всегда
ценил игру из соблюдения:
зима – для пьянства и труда,
а лето – для грехопадения.

Но чья она первейшая вина,
что жить мы не умеем без вина?
Того, кто виноградник сочинил
и ягоду блаженством начинил.

Я устал. Надоели дети,
бабы, водка и пироги.
Что же держит меня на свете?
Чувство юмора и долги.

Мужчина должен жить, не суетясь,
а мудрому предавшись разгильдяйству,
чтоб женщина, с работы возвратясь,
спокойно отдыхала по хозяйству.

С неуклонностью упрямой
все на свете своевременно;
чем невинней дружба с дамой,
тем быстрей она беременна.

Когда роман излишне длителен,
то удручающе типичен,
роман быть должен упоителен
и безупречно лаконичен.

Не первопроходец и не пионер,
пути не нашел я из круга,
по жизни вели меня разум и хер,
а также душа, их подруга.

В мечтах отныне стать серьезней,
коплю серьезность я с утра,
печально видя ночью поздней,
что где-то есть во мне дыра.