Иван Елагин - Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения

Здесь ненадолго нужно отвлечься и взять в руки стихотворение Елагина «Наплыв» – «Мы выезжали из Чикаго…» В нем Елагин снова и снова переживает катастрофу, что под новый, 1972 год слилась для него с бешеным бегом «скорой помощи» на Андреевском спуске осенью 1941-го. Иначе говоря, ответ на мое письмо Елагин написал после той самой катастрофы, что подарила читателям «Наплыв», где поэт обмолвился ключевыми для понимания его творчества словами – «Во времени, а не в пространстве».

Так из Питсбурга семидесятых годов стал протягиваться мост в довоенное, киевское прошлое. Из хорошего поэта Елагин стад превращаться в очень большого: поздние его книги практически не содержат слабых стихотворений, в них время и пространство переплетаются настолько сложно, что читателю уже не отличить киевский листопад от питсбургского. Четвертое измерение пространства – время – становится той основной координатной прямой, вокруг которой строится елагинский поэтический мир, устремленный в давнее прошлое Америки – «Где бегали индейцы-лучники – / Мостов защелкнулись наручники…»; образ Гамлета, возникнув в семнадцатом веке, простирается в двадцать шестой, а море, чудовищным спрутом ворочавшееся за кормой корабля Одиссея, плещется о ветровое стекло машины самого Елагина. В семидесятые годы «вексель», которым некогда Георгий Иванов сильно обидел поэта, был погашен так или иначе.

В том же письме ко мне, что процитировано выше, Елагин писал: «Мной закончена новая книга стихов (примерно 120 страниц). Если напечатаю – пришлю». Речь шла об очередной книге Елагина – «Дракон на крыше», вышедшей в 1973 году в издательстве Виктора Камкина (Роквилль), с обложкой и иллюстрациями Сергея Голлербаха – в эти годы ставшего уже известным всей Америке художника. Впрочем, «Дракона» Елагин мне не прислал, а позже объяснил причину: «Вместо “Дракона на крыше” (очень плохое – не типографское издание) пошлю Вашему дяде [29] Мой дядя – Рудольф Райнбах (1907-1985), брат моего отца, с 1918 года живший за границей (с 1934 г. – в Германии), наездами бывавший в СССР и кое-что провозивший для меня через таможню. мой последний сборник – "Под созвездием Топора". Туда вошло лучшее из "Дракона"» (письмо от ноября 1977 г.).

Действительно, в 1976 году Елагин наконец-то выпустил полноценную книгу

«Избранного» – о ней он и пишет. Вышла книга в «Посеве», во Франкфурте-на-Майне, и открытой почтой, понятно, в Москву никак бы не дошла. К тому же Елагин в те годы уже вовсю печатался в «Континенте», из авторов «второй волны» этот журнал (как и самиздат) признал его первым, – соответственно возросла и «непровозимость» книг Елагина через советскую таможню. Однако плотный кирпичик «Под созвездием Топора» (вместе с другим плотным кирпичиком – «Поколением обреченных» Галича, что очень символично) на бесстрашной груди моего немецкого дяди советскую таможню миновал и попал в мои руки.

Конечно, три четверти книги я и до того знал едва ли не наизусть. Но поразителен был ее последний раздел – «Новые стихотворения», содержавший «Нечто вроде сценария», «Ты сказал мне, что я под счастливой родился звездой…», «Все города похожи на Толедо…» и настоящую декларацию Елагина – «Не в строчке хорошей тут дело…», кончающуюся чуть ли не авторским поэтическим завещанием:

Таким предстал читателям поздний Елагин, профессор Елагин (на этот раз без иронии), запечатленный с Иосифом Бродским на поэтическом вечере в Питсбурге в 1974 году: измученный астмой немолодой человек с вечными кругами вокруг глаз. Помимо основной преподавательской работы в Питсбурге, с лета 1968 года Елагин преподавал русскую литературу в Русской летней школе в Миддлберри, штат Вермонт, и отдал этому делу больше пятнадцати лет – лучших учеников Елагин обрел именно в этой школе, где преподавание велось по-русски и даже в быту ученики по мере сил старались разговаривать на языке Пушкина и Елагина; сохранились десятки записей его лекций и разговоров, кое-что из них опубликовано, буквально все – интересно. Впрочем, многие его острые словечки, записанные студентами, обнаруживаются в его же более поздних стихах. Такое бывает только с очень полно реализовавшимися творческими натурами.