Гали-Дана Зингер - Склонение Секрет

Я не забуду дедку с бабкой репки из фанерки,
я помню гордость юной пионерки,
проследовавшей мимо – на урок.
Я буду помнить запах валенка в галоше
и лифчики с чулками на подвязках,
и каравай, и гуси-гуси,
и как мы в ряд сидели на горшках,
а я тогда любила двух мужчин,
гимнаст Тибулл с царевичем Гвидоном
не умещались в сердце, и сладка
была полузабытая игра
в садовника, где только и осталось,
что – ах! и – что с тобой? и – влюблена…
и Виноградовы – фамилия двойняшек,
и две тарелки из папье-маше
с раскрашенными раком и глазуньей,
и то, что поглощалось всё в июне
небытием, обеих воспиталок
как будто бы и прежде не бывало.

Но повторявшийся неоднократно
мой сон под скрип и скрежет раскладушек:
кубы и конусы, шары и пирамиды,
которые я вынимала из-под ног
и друг на друга ставила всё выше,
карабкалась и снова громоздила,
и каждый из объёмов необъятен
был и казался мне планетой, нет,
планидой, нет, мирозданием, удержанным
в полёте в одной единой точке колебанья,
но этот сон я помнить не могу.

он – кремень из непращи
он – ремень из непроще
в нём тебе мы не прощаю
потому что не хотят
громким голосом кричат
приходите тётя мама
нашу лодку раскачать
потому что потому
что кончается на у
на углу проспект Науки
и Гражданского уму
будет горе мы поплачем
и поборемся мы с ней
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
чтоб трястись нам от озноба
мы с тобой пойдём на дно
за одно или за оба
за одно иль заодно
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
лодка встала в лужный лёд
и пошёл подлёдный плов
заводите полиглотки
да подблюдную без слов:
как на Мужества по слухам
будет царская уха
бородатая старуха
там минтая потроха
чистит-чистит на газету
где «Вечерний» и труха
бросит пусть газету эту
тот кто первый без греха
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
этот город виноват
добрый город виноград
где нелёгкая носила
нелегальный эмигрант
ты ему – чего уж проще –
погребальная парча
бледножёлтая пороша
белоснежная парша
ты его не позабудешь
он сестрой тебе и брат
ты его сама построишь
ты придёшь в него обратно
ты уйдёшь в него назад
в школьной форме в детский сад
там куда гулять водили
в зимний день в нелётный ад
как двенадцать арапчат
а с платформы говорят: это город Камнеград
для проформы повторяю: это город Камнепад.

я потом у других о таком читала
знать бывает такое если люди пишут
голова чужая совсем на блюде
западает рот и не имет пищи
и не имут сраму голого тела
в себя oчки ушли
и вельми белесы
и не видно ими ни бельмеса ни мимо
зрачки вместо точек
подбородок исчез только имя осталось
да усталость берёт
бель-ами уже кличут уж и уши вянут
и мочек нету
зря восток на запад очес чарователь
даром западло в острог не ворочен
клетчатой рубахи да из кровати
для свою мyку а могла б короче
для своей мyки стоило ль стараться
стариться стираться седеть старче
надобно ль тебе а я б с тобой сидела
недоумевала и не узнавала:
то что было и?но – в инее и ярче
то что было – в ярости потаённо-белой
то что было чёрным – бельмами казалось
что казалось дрожью – другим враждовало
что казалось другом – дорого мне было
что казалось было – как не бывало

может я потом о таком у Фета
где-то в стихах и встречала
или ещё у какого поэта
а сама кричала о том молчала
это неправда это

Никто не хотел ложиться
Никто не хотел и вставать
Бел перстенёк был с ядом
часовых и минутных стрел

Никто не смотрел на стрелки
как будто встали оне
Надет был перстень с часами
на одно из двух голых тел

Я думала сяду рядом
сейчас зачерпну из котла
черепа третью ложку
счастья из щавеля?

На дне суповой тарелки
большая пустая кровать
Над ней – жавeлевы воды
Никто не хотел всплывать

Персть не шевелясь лежала
и не желала встать
Канотье истлевало на тате
пока не сгорело дотла

Надежда былая на перстень
и стрелы его пополам
делили белое поле
как плотью – мадаполам

И в шесть я надела платье
и долго думала: жди
и прошлой и будущей доли
Но кто же хотел лжи и жить

так оно и бывает
вконец заврались
нельзя говорить и писать
один пусть в сетях
а другая в нетях
пребывают по льду скользя
вензеля выводя на стоячей воде
полозья коньков везя
по катку в том городе, что нигде
две пары железок ли, железяк
совру, как ни скажу
водяному полозу или ужу
подо льдом вольготно, не нужно лгать
сиди в стекле – и Анзельм
а у меня порвались колготки
и не лёд, болотная гать
так, персидские жалюзи
зряшной ревности твой настил
по-над небом неверных путей
кто-то змея бумажного упустил
в эту топь чернильных затей