Уильям Блейк: Стихотворения

Нагишом, налегке, без тяжелых мешков,
Мы взобрались, смеясь, на гряду облаков,
И смеющийся ангел сказал ему: «Том,
Будь хорошим — и Бог тебе будет отцом!»

В это утро мы шли на работу впотьмах,
Каждый с черным мешком и с метлою в руках.
Утро было холодным, но Том не продрог.
Тот, кто честен и прям, не боится тревог.

Мать оставила рано меня сиротой,
А отец, удрученный своей нищетой,
Крошку-сына, который едва лепетал,
К трубочистам чумазым в ученье послал.

Не вылажу из сажи — уж так повелось.
Тома наголо брили. Орал он.
«Да брось, — Я сказал, — ты кудрявей ягненка, а тот
Никогда не пролез бы, как мы, в дымоход».

Перестал он, бедняга, кричать, да потом
Сон диковинно-странный увидел наш Том:
Будто тыщи чумазых — Дик, Джо, Нед и Джек
В черный гроб заколочены кем-то навек.

Но приходит к ним ангел с волшебным ключом,
И выходят на волю Дик, Джо, Нед и Том,
Ну а там уж — и радость, и песни, и смех,
И весеннее солнце, и речка для всех.

Искупались, отмыли от сажи бока
И вбежали стремглав нагишом в облака.
Ангел Тому сказал: «Нужно быть молодцом,
И послушному сыну Бог будет отцом».

Тут — опять подниматься, и копоть скрести,
И тяжелую сажу в ведерках нести.
Том — усердней других, хоть наказчик умолк.
Плакать нечего, коль выполняешь свой долг.

Когда я еще начинал лепетать,
Ушла навсегда моя бедная мать —
Отец меня продал, — я сажу скребу
И черную вам прочищаю трубу.

Заплакал обстриженный наголо Том.
Его я утешил: «Не плачь, ведь зато,
Покуда кудрями опять не оброс,
Не сможет и сажа испачкать волос».

Затих и уснул он, приткнувшись к стене,
И ночью привиделись Тому во сне
Гробы на поляне — и их миллион,
А вних трубочисты — такие, как он.

Но Ангел явился в сиянии крыл
И лучиком света гробы отворил.
И к речке помчалась ватага детей,
Чтоб сажу в воде оттереть поскорей

Мешки побросав и резвясь на ветру,
Затеяли в облаке белом игру.
Сказал Тому Ангел: «Будь чистым душой!
И Бог, как отец, встанет рядом с тобой».

Со всеми во тьме пробудился наш Том,
Со всеми за щетку с тяжелым мешком —
И утром промозглым согрет трубочист:
Трудящийся честно пред Господом чист.

Умерла моя мать, а я был малышом.
В рабство продал отец мой меня нагишом,
Хоть продать малыша — небольшая корысть.
Сплю я в саже, кричу я во сне: «Чисть! Чисть! Чисть!»

Был кудрявый Том Дакр как барашек на вид,
И, как водится, наголо был он обрит;
Том заплакал, а я говорю: «Чересчур
Ты для нашего, Том, ремесла белокур!»

Том заснул. В ту же ночь мы приснились ему:
Дик и Джо, Нед и Джек, заселившие тьму.
Молоко не обсохло у нас на губах,
А мы накрепко заперты в черных гробах.

Светлый ангел явился, принес он ключи;
Отпер гробики наши, мол, вот вам лучи,
Вот вам солнце; и все мы бегом на луга,
И речные приветили нас берега.

Искупались мы, бросили наши мешки,
И нас всех в небеса вознесли ветерки.
Ангел Тому сказал: «Ты не верь, что ты плох.
Знай: отец для хорошего мальчика — Бог».

И опять нам пришлось на рассвете вставать.
Нам со щетками нашими век вековать;
Было холодно утром, а Тому тепло,
Делай дело, и минет работника зло.

'Father! father! where are you going?
Ido not walk so fast.
Speak, father, speak to your little boy,
Or else i shall be lost.'

The night was dark, no father was there;
The child was wet with dew;
The mire was deep, and the child did weep,
And away the vapour flew.

«Отец, отец! куда спешишь?
Помедленней иди.
Такая тишь, а ты молчишь,
И темень впереди!»

И точно: тьма со всех сторон,
Болотная роса.
Напрасно он взывал, смущен,
Лишь пар вокруг вился.

«Где ты, отец мой? Тебя я не вижу,
Трудно быстрей мне идти.
Да говори же со мной, говори же,
Или собьюсь я с пути!»

Долго он звал, но отец был далеко.
Сумрак был страшен и пуст.
Ноги тонули в тине глубокой,
Пар вылетал из уст.