Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Прибавить что-либо к Вашей глубокой оценке этого удиви­тельного человека невозможно. Вы всю ее, целиком, восприняли. Я знала всем чутьем, что Вы – для нее, а она – для Вас. Если бы Вы знали, как мне дорого Ваше письмо, как оно меня приблизило к тому, что нельзя называть смертью, – к уходу Евгении Александровны, к выходу из бедного тела, к великолепному концу пути («а дорога дальше лежит!»). Каждая строчка этого письма – живая, такая живая, что никто меня не убедит в том, что я не была с нею и с Вами от начала и до последней черты, не видела спокойно-знающего лица в гробу, и жезл-кисть в руке, и картину с тремя ангелами и букетом в кувшине, которую она мне показала при первой нашей встрече в Москве… Чтобы так говорить обо всем, что было пережито в течение всей дружбы с Евгенией Александровной, – той недолгой, насыщенной жизни, которую вы провели вместе в той комнате на Смоленской улице, где все предметы, и мольберт, и мебель, и раковины так знакомы мне с Парижа, чтобы так ее узнать, надо быть созвучной, и это всё было Вам дано. Когда пойдете на кладбище и повезете ей цветы, положите какой-нибудь цветок, всё равно какой, от меня и скажите: «От Вашей Муси». Ее там давно нет, но она услышит, где бы ни была. Целую Вас от всего сердца и еще к Вам ближе, чем была. Крылатый хочет сам написать Вам несколько слов.

Ваша Вега

18 января 1974

Дорогая Светлана, справляясь в декабре о здоровье Евгении Александровны и Вашем, я слышал по се голосу, что она очень слаба. Не хотелось думать, но пришлось принять как факт, что мы Женю уже не увидим, не сможет она дождаться нашего определенного приезда…

Она была мне очень вовремя. С ней я замкнул мой семейный круг, особенно подтвердив семейный тип, вплоть до физического облика моего отца и Жениного отца и брата. В этом вижу подтвержденье принципа духовного постоянства, сохраняющего оболочку сквозь века. В ней была частица моего деда, долго работавшего в Мюнхенском художественном музее и выставлявшегося там. Как звено этой же цепи, мне дорога связь Жени с Мусей с Парижа, не увядшая с годами, и та судьба, что свела их еще раз перед последним актом.

Вы всегда носите свое лицо, которому среди многих нет равного, но Вы рядом с Женей обе светитесь во тьме, и тьма не одолеет вас. Не в Вашем темпераменте беречь себя, но помимо него, скажите себе, что неспроста мы говорим созвучными голосами, и не к чему прерывать диалог, не успев высказаться. На этом пока остановлюсь.

Ваш Михаил Ланг

46.

19 марта 1974

Дорогая Светлана,

самое замечательное в Ваших сказочных бумажных равнинах (о, размер без юнца и без края этих полей, невольно вызывающих в воображении санный путь!), самое грандиозное – это очередное Ваше поселение в самостоятельном обиталище, где никто Вам не помешает, и где все Ваши львы на свободе катают кокосовый орех!

Михаил Максимилианович, спокойно повторяющий, когда что-нибудь не клеится или бесконечно тянется: «Придет, когда для этого настанет срок», не менее спокойно и про наш приезд на Родину говорит так же. Ну, а я не так уж соглашаюсь. Моя теория такова: если желать на все 100% (не на 99!), то всё придет. Кажется, я Вам уже говорила о средневековом секрете, как сделать золото? Надо налить воду в кастрюлю и поставить ее кипятить, а пока не закипит ни в коем случае не думать о белой корове. Получите полную кастрюлю золота. Попробуйте же теперь варить воду, ни на секунду не подумав о белой корове! Повидимому, Вы о ней и представления не имели, на все сто процентов стремясь к независимому гнезду, вот и получили! Пусть на три года, но это – немалый срок, а там видно будет.

Мы тоже успокоились, пережив мысленно внедрение в канареечную клетку, предложенную обществом инвалидов, достаточно ее пережив, вроде как вкатились обратно на съедающую нас Вабернштрассе, к своим березам и воробьям. А там, опять-таки, видно будет…

О Вашей книге стихов?.. Мне все эти проволочки так горестно знакомы! Но – у Вас всё впереди, да к тому же, раз все-таки уже получен аванс, на 20 лет это не затянется!

О стихах Луговской: что-то в них мелькает, а вот о Сафо: «Я в диком далеке, а по твоей реке текут цветы, и лилии застыли»» забыть нельзя. Вошли в какую-то глубину и непрестанно повторяются. Просто очень, очень хорошо и делает автора поэтом…

С надеждой на осень в Москве, крепко Вас целую, мой любимый поэт. Где Алена?

Ваша Мария Вега

47.

14 апреля 1974

Дорогая Светлана,

эти дни мне особенно необходимо было получить от Вас письмо. Я была, что называется, не в своей тарелке. Умер в Риме мой чудесный старый Шюзвилль, умер, правда, в более чем почтенном возрасте, но грустно было узнать, что он, бедняга, перенес в последнее время: три перелома правой руки, лишивших его возможности писать, а для Шюзвилля не писать равнялось – не жить. Потому-то он и на письма не отвечал, а я ничего узнать не могла…