Кроме огромной радости повидать Родину и друзей, опалам конечно, и досада на то, что чего-то не доделали, чего-то не досмотрели, о чем-то не договорили, особенно мы с Вами, – ведь столько хотелось спросить, столько узнать, понять, а всё свелось к оборванным встречам, из которых самая значительная – наш визит в общежитье, где вся атмосфера и, главное, Ваши этюды дали больше Вас, чем где бы то ни было в другом месте. Тут сейчас даже такие мелочи огорчают, как то, что я, например, не увидела сразу чудных редисок, которые нашла на подоконнике в номере «России», не поняв, откуда взялось такое чудо, а когда муж сказал, что оно принесено Вами, я возмутилась, что простого «спасибо» не сказала, причем все-таки забыла потом, в аэропорту, поблагодарить! Теперь эти редиски прибавились к тому, как трогательно и тепло Вы меня проводили до самой посадки в самолет, и я сказала бы, насколько это для меня ценно, если бы не боялась расчувствоваться и впасть в сентиментальность.
Живу с ощущеньем захлопнувшейся двери. Оба мы верим, что она откроется, но когда и как?.. Хорошо, что есть масса работы, и что вся она спешная, иначе было бы нелегко. Помогают и разные вещицы, привезенные с собою и как будто пахнущие Москвой: матрешки в ряд, самовар на подносе, янтарь на шее, остатки икры в холодильнике и, на почетном месте, – дудочка Алены и Ваш костяной домовой (которому в самом скором времени наденут ошейничек, чтобы носить на цепочке). Он, кстати, совсем не хотел от Вас уходить ко мне, а уж тем более улетать в Швейцарию: два раза выскакивал из сумки, в самолете и на вокзале, но удрать не смог, – я за ним следила, держала в строгости.
Пишите мне, – так нужно, чтобы контакт укреплялся!
Муж шлет Вам привет, а я от души целую и желаю удачи во всем, и рисуйте, рисуйте много, а когда-нибудь пришлите мне какой-нибудь маленький этюд, которого не жаль, и это будет большой радостью.
Ваша Вега
5.
8 декабря 1968
Дорогая Светлана, растерялась и заблудилась среди самых разнообразных дел. На первом месте – подготовка книги, происходящая преимущественно в голове, – так как я привыкла нескромно повторять слова Расина: «Книга готова, остается ее написать». Пока внутри меня не улеглись мысли, образы и слова, пока я не ощутила их пропорции и всего прочего, я бумагу не порчу, и со стороны кажется, что ничего не делаю, на самом же деле делаю и больше, и труднее, чем когда сажусь барабанить страницы.
Но какая радость – читать все прекрасные книги, которыми меня задарили в Москве! Как возмутительно, как обидно мало знали мы здесь о настоящей советской стране, как нехватало ее подлинного лица, только мерцавшего сквозь военные сводки, всегда на 90% затушенные паразитами в подпольных радиоаппаратах, во время самых страшных и героических военных операций! Как неясно мы себе представляли ту жизнь, когда о ней тускло и скупо говорили даже очевидцы, даже люди с Родины! Что делали бы люди, не будь на свете писателей? Стыдно признаться, но теперь я вижу, что здешнее представление о советском человеке весьма похоже на те портреты, которые делаются «по точному описанию», заочно, или на собственное мое, – в детстве, – представление об Англии, которое я строила по Диккенсу, с Лондоном, пересаженным мною в Петербург, невероятно фальшивым, но казавшимся мне настоящим. Книги иметь было очень трудно. Когда они начали появляться в продаже, в Европе, то на них надо было записываться, книжные магазины всё путали, по заглавию не угадаешь, что стоит читать, вот и получалось, что мы все топчемся на произведениях времен гражданской войны, да на белогвардейцах, надоевших до оскомины, как в жизни, так и в литературе…
Вспоминаю, что одна знакомая русская, в Берне, сказала мне как-то, что у нее случайно «завалялась» какая-то скучная книжка, которую у нее не хватает духа прочитать. Это оказалась прелестная лирическая повесть Владимира Солоухина, совершенно меня очаровавшая. Прочитав и возвращая ее моей знакомой, я кое-что рассказала о прочитанном, после чего очень скоро сказала мне по телефону, что «зачиталась», читала до утра и пришла в восторг. Потом она же только и говорила, что о Суздале, о Загорске, о кружевницах и охала, что ничего этого никогда не знала. Да и кто знал, кроме специалистов в той или иной области, да и то лишь «о прошлом», не представляя себе, как это прошлое выросло, перешло в настоящее и что оно из себя сделало… Простите, что я так распространяюсь на волнующие меня темы. Вас, Алену, тысячи Ваших современников не может ничто удивлять в своем доме, который все вы, так или иначе, строите. Невольно напрашивается маленький анекдот про лягушку, пораженную океаном и спросившую у рыбы: «Ну, как у вас там, в океане?» – «В каком-таком океане?» – удивилась рыба, для которой это чудо было привычной стихией. Я себя ясно вижу в роли такой лягушки!
Читать дальше