Даниэль Клугер - Готика еврейского местечка

«У покойников в миньяне
Герш находится отныне,
Чтоб могли они молиться
За живых — за нас».
И вдове они велели
Вылить воду из кадушки,
Потому что ангел смерти
В ней омыл свой нож.

…С той поры промчались годы.
Нет евреев в Яворицах.
Стерлась память, и окончен
Наш рассказ о них.
Но безлунными ночами
У развалин синагоги
Кто-то молится беззвучно
За живых — за нас.

Это было на западе Польши
В незапамятные времена.
Шесть веков — или, может быть, больше,
Пронеслись — за волною волна…
То ли ветер шумит перелеском,
То ли шепчет чуть слышно трава:
Жили-были в местечке еврейском
Сендер-коэн и Рейзел-вдова.

И однажды узнала округа,
Повторяли не раз и не два,
Будто бы полюбили друг друга
Сендер-коэн и Рейзел-вдова.
Их любовь не могла оборваться
И исчезнуть, начавшись едва.
И решили они обвенчаться —
Сендер-коэн и Рейзел-вдова.

Прихотливо сплетая узоры,
Шли недобрые сплетни о них.
Пересуды, смешки, разговоры —
И к раввину явился жених:
«Рабби Ицхак, решил я жениться,
И невеста скромна и тиха.
Полюбил я вдову, не девицу!
Чем же эта невеста плоха?!»

Рабби холоден был и спокоен.
Он ответил, таллит теребя:
«Ты — потомок священников, коэн,
И запретна вдова для тебя!
Откажись от безумного плана,
Не пытайся нарушить закон.
Каждый грех — для Создателя рана,
Покарает ослушника Он!»

И промолвил в ответ Сендер-коэн:
«Что я слышу?! Ужели не сон?
Значит, мир твой бездушно устроен
И бездушен твой старый закон!
Наказание, адская мука?
Так нелепы угрозы твои!
Нету кары страшней, чем разлука,
Нет награды, желанней любви!

Коль закрыта для нас синагога,
Коли ты завершил разговор,
У меня есть иная дорога —
Мы пойдем в христианский собор!»
…Шли к собору при полном молчаньи.
Город будто от страха застыл.
Перед самым началом венчанья
Им дорогу раввин преградил.

Лик его был печален и темен.
Он сказал: «Повторяю, скорбя:
Ты — потомок священников, коэн,
И запретна она для тебя!»
Только взгляда он был удостоен.
Им казались пустыми слова.
Не послушал его Сендер-коэн
Не послушала Рейзел-вдова.

И тогда прогремели раскаты,
Был нарушен небесный покой.
В ожидании страшной расплаты
Души полнились смертной тоской,
И взметнулось подземное пламя,
И в колодце вскипела вода,
И разверзлась земля под ногами,
И сошлась, не оставив следа!..

…Не воротятся аисты в гнезда
У давно обмелевшей реки.
И остались свидетели — звезды,
Безучастны и так далеки.
Пролетели века незаметно,
Не растет за оградой трава.
Здесь когда-то исчезли бесследно
Сендер-коэн и Рейзел-вдова.

Наказание или награда?
Ведь разлуки не дал им Господь:
В небесах или в сумраке ада
Стали двое — единая плоть?..
И танцуют беззвучно пылинки
В серебристом сияньи луны.
…А у Рейзел глаза словно льдинки —
Так прозрачны и холодны…

Шифра-знахарка однажды на крыльце своем сидела.
Вел старательно кузнечик песню звонкую в саду.
За деревья село солнце, и уже слегка стемнело.
Вдруг подъехала коляска на резиновом ходу.

Из коляски вышел некто в лакированных штиблетах,
В черной шляпе и перчатках, долгополом сюртуке,
Золотые украшенья на припущенных манжетах,
Белозубый, темнолицый, с тростью щегольской в руке.

Он сказал небрежным тоном: «У меня жена рожает».
И добавил, тростью легкой ветви вишен теребя:
«И в Лубнах, и в Яворицах о твоем искусстве знают —
Нет в округе повитухи, знаменитее тебя».

Собрала она в котомку чабреца и чистотела,
Полотняные салфетки, подорожник, лебеду,
Воска желтого немного — с незнакомцем рядом села
В золоченую коляску на резиновом ходу.

Полетели кони резво, будто сказочные птицы.
Между тем совсем стемнело, звезды первые зажглись.
В синем сумраке тревожном растворились Яворицы,
И молчал надменный спутник, только кони вдаль неслись.

Натянул поводья кучер, звонко щелкнула подкова,
Тишина казалась жаркой, и вокруг сгустилась тьма.
Усмехнулся незнакомец, не сказав худого слова.
Шифра вышла, испугалась: где знакомые дома?