Михаил Лермонтов - Том 4. Проза. Письма.

В истории русской классической прозы Лермонтову принадлежит роль создателя психологического романа, насыщенного общественной, нравственно-философской проблематикой; дальнейшее развитие этот тип романа получит в творчестве Достоевского и Толстого.

Лермонтов начинал свой творческий путь в поэтическую эпоху; проза делала лишь первые шаги к тому, чтобы завоевать господство в литературе, которое наступит лишь к середине 1830-х годов. Характерно следующее замечание Пушкина, высказанное от имени рассказчицы в «Рославлеве» (1831): «…словесность наша… представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же ото всех читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только „Историю Карамзина“; первые два или три романа появились два или три года назад, между тем как во Франции, Англии и Германии книги одна другой замечательнее следуют одна за другой». [229] А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. VI. М., 1957, с. 201. Трудности становления повествовательного жанра были очевидными и ощущались на протяжении всей первой половины 30-х гг.

«Знаете ли вы, милостивые государи читатели, – признавался В. Ф. Одоевский в предисловии к повести «Княжна Мими» (1834), – что писать книги дело очень трудное? Что из книг труднейшие для сочинителя – романы и повести». [230] В. Одоевский. Повести. М., 1977, с. 381.

В 1830 г. Лермонтов читает старую французскую прозу и испытывает разочарование: «Я читаю Новую Элоизу. Признаюсь, я ожидал больше гения, больше познания природы и истины» (наст. том, с. 354). «Софизмы, одетые блестящими выражениями», не могут заменить живых характеров. «Вертер лучше, – продолжает Лермонтов, – там человек – более человек». Изображение характера – вот что привлекает Лермонтова в современной литературе, этому он хотел бы учиться у ее признанных мастеров.

Его собственные первые обращения к прозе почти не выходят за рамки опыта лирического поэта.

Это прежде всего заметки типа дневниковых записей, стилистически тесно связанные с лирикой, в жанровом отношении нечто близкое «стихотворениям в прозе» – лирические отрывки, фиксирующие какие-то моменты внутренней жизни автора. «Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче», – так начинается одна из записей 1830 г. Помеченная 8 июля «Записка 1830 года» о детской любви, запись этого же времени, озаглавленная «Мое завещание», набросок «Я помню один сон» – характерные образцы жанра лирического фрагмента, к которому юный Лермонтов обращается довольно часто. В его творчестве зрелой поры произведения этого жанра сами по себе уже не встречаются; между тем в поздней прозе Лермонтова, и в первую очередь в «Герое нашего времени», не трудно выделить отдельные самостоятельные части текста, по своему типу близкие юношеским «стихотворениям в прозе». Такова, например, известная концовка «Княжны Мери»: «Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига…».

Стремление Лермонтова к овладению прозаической повествовательной манерой проявилось в это время и в том, что ряд переводов из английской и немецкой поэзии он делает в прозе: «Перевесть в прозе: The Dream of Lord Byron – pour miss Alexandrine» (см. наст. том, с. 341). Ряд текстов Байрона («Darkness», «The Giaour», «Napoleon’s Farewell», «Beppo»), стихотворение Иоганна Т. Гермеса «Dir folgen meine Thränen» в переводе Лермонтова – это лирическая проза, своеобразие ритмико-синтаксической и образно-речевой структуры которой обусловлено ее генетической связью с поэтическими жанрами.

«Проза и стих – отчасти враждебные друг другу формы, так что период развития прозы обычно совпадает с упадком стиха, – писал Б. М. Эйхенбаум. – В переходные эпохи проза заимствует некоторые приемы стихотворного языка – образуется особая музыкальная проза, связь которой со стихом еще заметна. Так у Шатобриана, так у Тургенева». [231] Б. Эйхенбаум. Молодой Толстой. Пб. – Берлин, 1922, с. 33. Современная Шатобриану критика определяла его повести как поэмы в прозе, отмечая свойственные им лиризм описаний, элегически медитативный характер монологов, насыщенных философскими афоризмами, особую ритмическую организацию речи.

Шатобриан принадлежит к числу тех писателей, которые входят в круг чтения Лермонтова; один из ранних замыслов Лермонтова формулируется следующим образом: «В Америке (дикие, угнетенные испанцами. Из романа французского Аттала)» (наст. том, с. 340).

Путь к прозе не был легким. В 1831 г. Лермонтову, по-видимому, проще «изложить драматически (курсив ред.) происшествие истинное» (см. предисловие к романтической драме «Странный человек», наст. изд., т. 3, с. 193). Известно, что ранние замыслы Лермонтова сосредоточены главным образом вокруг «трагедии», жанровые возможности которой по сравнению с лирикой были значительно шире. Переход от лирики к драматургической форме был для Лермонтова естественным. Идеи и конфликты, вокруг которых строилось лирическое творчество поэта, теперь находили свое выражение в драме – лирические стихотворения, как правило, имевшие своего адресата, легко становились обращенными к зрителю монологами героев пьес, сохраняющими свойственные романтической лирике высокую эмоциональную напряженность, соответствующие речевые средства.