Джон Китс - Письма

ПЕРЕД ТЕМ, КАК ПРОЧИТАТЬ "КОРОЛЯ ЛИРА"

О Лютня, что покой на сердце льет!.. {*}

{* Перевод Григория Кружкова см. на с. 162.}

8. ДЖОНУ ТЕЙЛОРУ

30 января 1818 г. Хэмпстед

Пятница

Дорогой Тейлор,

Вот эти строки о счастье в своем теперешнем виде наполняли слух мой "перезвоном курантов". {1} Сравните:

...Взгляни,

Пеона: в чем же счастие? Склони

Это кажется мне прямо противоположным желаемому. Надеюсь, что следующее покажется вам более приемлемым:

В чем счастье? В том, что манит ум за грань,

К божественному братству - к единенью,

К слиянью с сутью и к преображенью

Вне тесных уз пространства. О, взгляни

5 На Веру чистую небес! Склони - {2}

Вы должны позволить мне сделать эту вставку ради исключения негодного отрывка; подобное предисловие к теме просто необходимо. Все в целом Вам как приученному логически мыслить человеку может показаться обычной заменой слов, но - уверяю Вас - по мере того как я писал эти строки, мое воображение, неуклонно ступая, приближалось к Истине. То, что я сумел столь кратко изложить Содержание своей поэмы, возможно, сослужит мне большую службу, чем все, что я сделал когда-либо раньше. Передо мной возникли ступени Счастья, подобные делениям на шкале Удовольствия. Это мой первый шаг на пути к основной попытке в области драмы - взаимодействие различных натур с Радостью и Печалью.

Сделайте для меня это одолжение.

Остаюсь Вашим искренним другом Джон Китс.

Думаю, что следующая Ваша книга {3} будет интересна для более широкого круга читателей. Надеюсь, что Вы нет-нет да и уделяете хоть немного времени размышлениям над ней.

19. ДЖОНУ ГАМИЛЬТОНУ РЕЙНОЛДСУ

3 февраля 1818 г. Хэмпстед

Хэмпстед, вторник.

Дорогой Рейнолдс,

Благодарю тебя за присланную пригоршню лесных орехов: {1} мне бы хотелось каждый день получать на десерт полную корзинку за два пенса. Хорошо бы превратиться в неземных хрюшек, чтобы на воле поедать духовные желуди - или же просто стать белками и питаться лесными орехами, ибо белки те же самые воздушные хрюшки, а лесной орех все равно что поднебесный желудь. Относительно крепких орешков, которые стоят того, чтобы их раскусить, то сказать я могу только вот что: там, где легко можно извлечь множество восхитительных образов, главное - простота. Первый сонет лучше благодаря первой строке и "стреле, сбитой со следа своей рогатой пищей", {2} только к двум-трем словам я могу придраться, так как у меня самого было немного оснований избегать их, словно зыбучих песков, - во втором сонете слишком привычны определения "нежный и верный". {3}

Нам надо покончить с этим и не поддаваться подобным соблазнам. - Могут сказать, что мы должны читать наших современников - что нам следует воздавать должное Вордсворту и прочим. Но ради нескольких прекрасных отрывков, исполненный воображения или рисующих самые привычные для нас картины, могут ли нас заманить в ловушку некоей определенной философии, порожденной причудами эготиста? {4} Каждый мыслит по-своему, но далеко не каждый высиживает свои размышления и чванится ими, а потом становится фальшивомонетчиком и обманывает сам себя. Многие в состоянии добраться до самого края небес {5} - и однако им недостает уверенности, чтобы перенести на бумагу увиденное краешком глаза. С равным успехом пропутешествует в небесные края и Санчо. {6} Нам ненавистна поэзия, которая действует на нас откровенным принуждением - а в случае нашего несогласия словно бы засовывает руки в карманы штанов. Поэзия должна быть великой и ненавязчивой, и проникать в душу, трогая и изумляя ее не собой, а своим предметом. - Как прекрасны уединенные цветы! и как померкла бы их красота, если бы они столпились на столбовой дороге, выкрикивая: "Восхищайтесь мной - я фиалка! Обожайте меня - я первоцвет!". Современные поэты в отличие от елизаветинцев грешат как раз этим. Каждый из них похож на ганноверского курфюрста, {7} правящего своим крошечным государством: ему наперечет известно, сколько соломинок сметают по утрам с мостовых во всех его владениях; он места себе не находит, силясь заставить всех верноподданных домашних хозяек начищать свои медные кастрюли до блеска. Древние повелевали громадными империями, об отдаленных провинциях знали лишь понаслышке и даже не удостаивали их своим посещением. Я с этим покончу. Я ничего не хочу больше знать о Вордсворте, ни о Хенте в особенности. Зачем принадлежать к племени Манассии, когда можно выступать вместе с Исавом? {8} Зачем идти против рожна, {9} когда можно шествовать по розам? Зачем быть совами, если можно быть орлами? Зачем гоняться за "остроглазыми вертихвостками", {10} когда нам открыты "раздумья херувима"? {11} Зачем нам вордсвортовский "Мэтью с веткой кислицы в руке", {12} когда у нас есть "Жак под дубом"? {13} Разгадка "кислицы" мелькнет у тебя в голове прежде, чем я напишу эти строки. Несколько лет тому назад старик Мэтью перебросился с нашим поэтом парой слов - и теперь, поскольку ему случилось во время вечерней прогулки вообразить себе фигуру старика, он должен запечатлеть ее черным по белому, тем самым сделав ее для нас священной. Я не намерен отрицать ни величия Вордсворта, ни заслуг Хента; я хочу только сказать, что величие и заслуги не должны досаждать нам, что они могут представать незапятнанными и неназойливыми. Дайте нам старых поэтов и Робина Гуда. Твое письмо с сонетами доставило мне больше удовольствия, чем могла бы доставить четвертая книга "Чайльд Гарольда" {14} и чьи угодно "Жизнь и мнения...", {15} вместе взятые. В обмен на твою горсточку лесных орехов я собрал несколько сережек - надеюсь, они тебе приглянутся.