Мы выпили четыре кварты.
Велась нечистая игра.
Ночь передергивала карты
У судорожного костра.
Ночь кукурузу крыла крапом,
И крыли бубны батарей
Колоду беглых молний. С храпом
Грыз удила обоз. Бодрей,
По барабану в перебранку,
Перебегая на брезент
Палатки, дождь завел шарманку
Назло и в пику всей грозе,
Грозя блистательным потопом
Неподготовленным окопам.
Ночь передергивала слухи
И, перепутав провода,
Лгала вовсю. Мы были глухи
К ударам грома. И вода
Разбитым зеркалом лежала
Вокруг и бегло отражала
Мошенническую игру.
Гром ударял консервной банкой
По банку… Не везло. И грусть
Следила вскользь за перебранкой
Двух уличенных королей,
Двух шулеров в палатке тесной,
Двух жульнических батарей:
Одной – земной, другой – небесной.
1922
Малина – потогонное.
Иконы и лампада.
Пылает Патагония
Стаканом, полным яда.
– Зачем так много писанок,
Зачем гранят огни?
Приходит папа: – Спи, сынок,
Христос тебя храни.
– Я не усну. Не уходи.
(В жару ресницы клеются.)
Зачем узоры на груди
У красного индейца?
Час от часу страшнее слов
У доктора очки.
И час не час, а часослов
Над гробом белой панночки.
Бегут часы, шаги стучат,
По тропикам торопятся.
– Зачем подушка горяча
И печка кровью топится?
Зовет меня по имени.
(А может быть, в бреду?)
– Отец, отец, спаси меня!
Ты не отец – колдун!
– Христос храни. – До бога ли,
Когда рука в крови?
– Зачем давали Гоголя?
Зачем читали "Вий"?
1922
Во сне летал, а наяву
Играл с детьми в серсо:
На ядовитую траву
Садилось колесо.
Оса летала за осой,
Слыла за розу ось,
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.
И вкривь и вкось Сантос Дюмон
Над тыщей человек
Почти что падал, как домой,
На полосатый трек.
Во сне летал, а наяву
(Не как в серсо – всерьез!)
Уже садился на траву
Близ Дувра Блерьо.
Ла-Манш знобило от эскадр,
Смещался в фильме план,
И было трудно отыскать
Мелькнувший моноплан.
Там шлем пилота пулей стал,
Там пулей стал полет
И в честь бумажного хвоста
Включил мотор пилот.
Во сне летал, а наяву,
У эллинга, смеясь,
Пилот бидон кидал в траву
И трос крепил и тряс.
И рота стриженых солдат
Не отпускала хвост,
Пока пилот смотрел назад
Во весь пилотский рост.
Касторкой в крылья фыркал гном,
Касторку крыла пыль,
И сотрясал аэродром
Окружность в десять миль.
Во сне летал… И наяву
Летал. Парил Икар,
Роняя крылья на траву
Трефовой тенью карт.
Топографический чертеж
Коробился сквозь пар,
И был на кукольный похож
Артиллерийский парк.
Но карты боя точный ромб
Подсчитывал масштаб,
Пуская вкось пилюли бомб
На черепичный штаб.
Во сне летал, а наяву
Со старта рвал любой
Рекорд, исколесив траву,
Торпедо-китобой,
Оса летала за осой,
Слыла за розу ось,
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.
Летело солнце – детский мяч,
Звенел мотор струной,
И время брил безумный матч
Над взмыленной страной.
1923
Голова к голове и к плечу плечо.
(Неужели карточный дом?)
От волос и глаз вокруг горячо,
Но ладони ласкают льдом.
У картонного замка, конечно, корь:
Бредят окна, коробит пульс.
И над пультами красных кулисных зорь
Заблудился в смычках Рауль.
Заблудилась в небрежной прическе бровь,
И запутался такт в виске.
Королева, перчатка, Рауль, любовь
Все повисло на волоске.
А над темным партером висит балкон,
И барьер, навалясь, повис,
Но не треснут, не рухнут столбы колони
На игрушечный замок вниз.
И висят… И не рушатся… Бредит пульс…
Скрипка скрипке приносит весть:
– Мне одной будет скучно без вас… Рауль.
– До свиданья. Я буду в шесть.
1923
Готов!
Навылет!
Сорок жара!
Волненье, глупые вопросы.
Я так и знал, она отыщется,
Заявится на рождестве.
Из собственного портсигара
Ворую ночью папиросы.
Боюсь окна и спички-сыщицы,
Боюсь пойматься в воровстве.
Я так и знал, что жизнь нарежется
Когда-нибудь и на кого-нибудь.
Я так и знал,
Что косы косами,
А камень ляжет в должный срок.
За мной!
В атаку, конькобежцы!
Раскраивайте звезды по небу,
Пускай "норвежками" раскосыми
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу