Эльдар Рязанов - Музыка жизни (стихотворения)

То славословили, сейчас, танцуя, хают.
О как великолепен их запал!
Неловко, если льстят и если лают,
при этом наживая капитал.

Стране своей отвесив оплеуху,
приятно безнаказанно пинать
край, где родился… И честить, как шлюху,
какая б ни была, родную мать!

У жизни нашей кратки сроки.
Мы, как бумага для письма,
где время пишет свои строки
порой без чувства и ума.

Вся наша жизнь – дорога к смерти,
письмо, где тексты – ерунда.
Потом заклеют нас в конверте,
пошлют неведомо куда…
И нет постскриптума, поверьте.

Так что же такое Рязанов Эльдар?
Расскажем о нем по порядку:
Рязанов не молод, но он и не стар,
не любит он делать зарядку.

Умеет готовить салат и омлет,
гордится собой как шофером.
В кино он работает множество лет,
и там он слывет режиссером.

Врывается часто в чужие дома —
ему телевизор отмычка —
и любит поесть до потери ума,
а это дурная привычка.

В одежде не франт, не педант, не эстет,
как будто небрежна манера.
Он просто не может купить туалет —
увы! – не бывает размера.

Эльдар Александрович – из толстяков,
что рвутся худеть, но напрасно.
И если работа – удел дураков,
Рязанов – дурак первоклассный.

На склоне годов принялся за стихи,
себя не считая поэтом.
Имеет еще кой-какие грехи,
но здесь неудобно об этом.

В техническом смысле он полный дебил,
в компьютерный век ему трудно.
Но так получилось: он жизнь полюбил,
и это у них обоюдно.

Представьте, Рязанов удачно женат,
с женою живет он отлично.
Он любит друзей и хорошему рад.
И это мне в нем симпатично.

Довелось мне поездить по белому свету…
Раз в соборе стоял у могильных оград.
За одной упокоилась Елизавета,
а в соседней могиле – Мария Стюарт.

Королевы соперничали, враждовали,
и одна у другой ее жизнь отняла.
А потом они рядом, как сестры, лежали,
и история Англии дальше текла.

Тут родное я вспомнил и стало мне жарко,
я такое представил, что мысли волчком:
на углу Павла Первого и Карла Маркса
будто занял я очередь за молоком.

Въехал против движенья на площадь Хрущева
по бульвару Высоцкого я, например.
И в районном ГАИ Александра Второго
меня долго мурыжил милиционер.

Никогда не страдал я тоской по царизму.
Не эсер, не кадет я и не монархист.
Только то, что случилось когда-то в отчизне, —
не для правок, дописок и вымарок лист.

Мы – хромые, кривые, глухие, косые,
мы – послушные дети любых перемен.
Почему же истории нет у России?
Почему у нас только текущий момент?

Ржавые иголки на снегу…
Значит, ветер после снегопада
сдунул с елок, словно шелуху,
то, что на ветвях держалось слабо.

Мы ведь тоже держимся едва.
Пожили… Порядком проржавели.
Как на карауле, дерева
ждут последней гибельной метели.

Речку знобит от холода,
вздулась гусиной кожей,
серым дождем исколота,
не может унять дрожи.

В лодке парочка мокнет,
может, у них рыбалка.
Свет зажигается в окнах,
этих промокших жалко.

Возникли на лике речки
от корабля морщины.
Дым из трубы свил колечки,
корабль проехал мимо.

Речка уставилась в тучи,
небо упало в реку…
Только не стало мне лучше,
чудику-человеку.

Стихи – капризная материя,
непредсказуемый предмет.
Им широко открою двери я
и жду, а их все нет и нет.

А коль приходят, то незваными…
Тогда бросаю все дела.
Всегда так было с графоманами,
а я – ура! – из их числа.

Все я в доме живу,
в том, который снесли и забыли;
на работу хожу,
ту, где должность мою упразднили;
от мороза дрожу,
хоть метели давно отшумели,
и по снегу брожу,
что растаял в прошедшем апреле.