Александр Кушнер - Стихотворения. Четыре десятилетия

Её стеклянная, и капает с балкона;

Там – щётка видится; там – частый гребешок;

Там – остов трубчатый, коленчатый органа;

Там – в снег запущенный орлиный коготок,

Моржовый клык, собачий зуб, бараний рог;

Там – шкурка льдистая, как кожица с банана;

Свеча оплывшая; колонны капитель

В саду мерещится; под ней – кусок колонны –

Брусок подмокший льда, уложенный в постель,

Увитый инеем, – так обвивает хмель

Руины где-нибудь в Ломбардии зелёной.

Всё это плавится, слипается, плывёт,

Мы на развалинах зимы с тобой гуляем.

Культура некая, оправленная в лёд,

В слезах прощается и трещину даёт,

И воздух мартовский мы, как любовь, вдыхаем.

* * *

Как клён и рябина растут у порога,

Росли у порога Растрелли и Росси,

И мы отличали ампир от барокко,

Как вы в этом возрасте ели от сосен.

Ну что же, что в ложноклассическом стиле

Есть нечто смешное, что в тоге, в тумане

Сгустившемся, глядя на автомобили,

Стоит в простыне полководец, как в бане?

А мы принимаем условность, как данность.

Во-первых, привычка. И нам объяснили

В младенчестве эту весёлую странность,

Когда нас за ручку сюда приводили.

И эти могучие медные складки,

Прилипшие к телу, простите, к мундиру,

В таком безупречном ложатся порядке,

Что в детстве внушают доверие к миру,

Стремление к славе. С каких бы мы точек

Ни стали смотреть – всё равно загляденье.

Особенно если кружится листочек

И осень, как знамя, стоит в отдаленье.

* * *

Е. Невзглядовой

Если камешки на две кучки спорных

Мы разложим, по разному их цвету,

Белых больше окажется, чем чёрных.

Марциал, унывать нам смысла нету.

Если так у вас было в жёстком Риме,

То, поверь, точно так и в Ленинграде,

Где весь день под ветрами ледяными

Камни в мокром красуются наряде.

Слышен шелест чужого разговора.

Колоннада изогнута, как в Риме.

Здесь цветут у Казанского собора

Трагедийные розы в жирном гриме.

Счастье – вот оно! Театральным жестом

Тень скользнёт по бутонам и сплетеньям.

Марциал, пусть другие ездят в Пестум,

Знаменитый двукратным роз цветеньем.

* * *

И пыльная дымка, и даль в ореоле

Вечернего солнца, и роща в тумане.

Художник так тихо работает в поле,

Что мышь полевую находит в кармане.

Увы, её тельце смешно и убого.

И, вынув брезгливо её из кармана,

Он прячет улыбку. За Господа Бога

Быть принятым всё-таки лестно и странно.

Он думает: если бы в серенькой куртке,

Потёртой, измазанной масляной краской,

Он сунулся б тоже, сметливый и юркий,

В широкий карман за теплом и за лаской, –

Взовьются ли, вздрогнут, его обнаружа?

Придушат, пригреют? Отпустят на волю?

За кротость, за вид хлопотливо-тщедушный,

За преданность этому пыльному полю?

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

«Таврический сад»

«Дневные сны»

«Живая изгородь»

* * *

Небо ночное распахнуто настежь – и нам

Весь механизм его виден: шпыньки и пружинки,

Гвозди, колки… Музыкальная трудится там

Фраза, глотая помехи, съедая запинки.

Ночью в деревне, шагнув от раскрытых дверей,

Вдруг ощущаешь себя в золотом лабиринте.

Кажется, только что вышел оттуда Тезей,

Чуткую руку на нити держа, как на квинте.

Что это, друг мой, откуда такая любовь,

Несовершенство своё сознающая явно,

Вся – вне расчёта вернуться когда-нибудь вновь

В эти края, а в небесную тьму – и подавно.

Кто этих стад, этой музыки тучной пастух?

Небо ночное скрипучей заведено ручкой.

Стынешь и чувствуешь, как превращается в слух

Зренье, а слух затмевается серенькой тучкой.

Или слезами. Не спрашивай только, о чём

Плачут: любовь ли, обида ли жжётся земная –

Просто стоят, подпирая пространство плечом,

Музыку с глаз, словно блещущий рай, вытирая.

* * *

Ночной листвы тяжёлое дыханье.

То всхлипнет дождь, то гулко хлопнет дверь.

«Ай, ай, ай, ай» – Медеи причитанье

Во всю строку – понятно мне теперь.

Не прочный смысл, не выпуклое слово,

А этот всплеск и вздох всего важней.

Подкожный шум, подкладка и основа,

Подвижный гул подвёрнутых ветвей.

Тоске не скажешь: «Встань, а я прилягу.

Ты посиди, пока я полежу».

Она, как тень, всю ночь от нас ни шагу,

Сказав во тьму: «За ним я пригляжу».

Когда во тьме невыспавшийся ветер

Находит нас, неспящих, чуть живых,

Нет ничего точнее междометий,

Осмысленней и горестнее их.

Кто мерил ночь неровными шагами,