<< 1866 >>
К ПОРТРЕТУ ГРАФИНИ С. А. ТОЛСТОЙ
И вот портрет! И схоже и несхоже,
В чем сходство тут, несходство в чем найти?
Не мне решать; но можно ли, о боже,
Сердечнее, отраднее цвести?
Где красота, там споры не у места:
Звезда горит – как знать, каким огнем?
Пусть говорят: «Тут девочка-невеста,
Богини мы своей не узнаем».
Но все толпой коленопреклоненной,
Мы здесь упасть у ваших ног должны,
Как в прелести и скромной и нетленной
Вы смотрите на наши седины.
27 апреля 1885
Я не у вас, я обделен!
Как тяжело изнеможенье;
У вас – порывы, блеск, движенье,
А у меня – не бред, а сон.
Какое счастье хоть на миг
Залюбоваться жизни далью,
Призыв заслышать над роялью, –
Я все признал бы и постиг.
Я б снова трепет ощутил,
Целебной силой с прежним схожий;
Я б верил вновь, что ангел Божий
Пришел и воду возмутил.
27 мая 1886
ЕЙ ЖЕ
во время моего 50-летнего юбилея
Пора! по влаге кругосветной
Я в новый мир перехожу
И с грустью нежной и заветной
На милый север свой гляжу.
Жестокой уносим волною,
С звездой полярною в очах,
Я знаю, ты горишь за мною
В твоей красе, в твоих лучах.
19 февраля 1889
Е. С. ХОМУТОВОЙ
при получении от нее пышного букета цветной капусты
Соизмеряя дар с приветом,
Дерзаю высказать в ответ,
Что в мире никаким букетам
Не уступает ваш букет.
Его значенье многосложно
И в силах вдохновить певца;
Его принять с поклоном можно,
И можно скушать до конца.
5 мая 1883
Тому не лестны наши оды,
Наш стих родной,
Кому гремели антиподы
Такой хвалой.
Но, потрясенный весь струнами
Его цевниц,
Восторг не может и меж нами
Терпеть границ.
Так пусть надолго музы наши
Хранят певца
И он кипит, как пена в чаше
И в нас сердца!
18 августа 1891
ГРАФУ А. К. ТОЛСТОМУ
в деревне Пустыньке
В твоей Пустыньке подгородной,
У хлебосольства за столом,
Поклонник музы благородный,
Камен мы русских помянем.
Почтим святое их наследство
И не забудем до конца,
Как на призыв их с малолетства
Дрожали счастьем в нас сердца.
Пускай пришла пора иная,
Пора печальная, когда
Гетера гонит площадная
Царицу мысли и труда;
Да не смутит души поэта
Гоненье на стыдливых муз,
И пусть в тени, вдали от света,
Свободней зреет их союз!
<< 1864? >>
Как ястребу, который просидел
На жердочке суконной зиму в клетке,
Питаяся настрелянною птицей,
Весной охотник голубя несет
С надломленным крылом – и, оглядев
Живую пищу, старый ловчий щурит
Зрачок прилежный, поджимая перья,
И вдруг нежданно быстро, как стрела,
Вонзается в трепещущую жертву,
Кривым и острым клювом ей взрезает
Мгновенно грудь и, весело раскинув
На воздух перья, с алчностью забытой
Рвет и глотает трепетное мясо, –
Так бросил мне кавказские ты песни,
В которых бьется и кипит та кровь,
Что мы зовем поэзией. – Спасибо,
Полакомил ты старого ловца!
Конец октября или начало ноября 1875
* * *
<<...>> ...я ощущаю себя с ним единым двуглавым орлом, у которого на сердце эмблема со злом в виде Георгия с драконом, с тою разницей, что головы, смотрящие врозь, противоположно понимают служение этой идее: голова Льва Николаевича держит в своей лапе флягу с елеем, а моя лапа держит жезл Ааронов – нашу родную палку. <<...>>
Из письма А. А. Фета С. А. Толстой
14 сентября 1891 г.
Л. Н. ТОЛСТОМУ
при появлении романа «Война и мир»
Была пора – своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял;
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
То пеной у прибрежных скал.
Но вот, о море, властью тайной
Не все мне мил твой блеск случайный
И в душу просится мою;
Дивясь красе жестоковыйной,
Я перед мощию стихийной
В священном трепете стою.
23 апреля 1877
* * *
<<...>> Но разве я Льва Николаевича Толстого люблю? Я готов, как муэдзин, взлезть на минарет и оттуда орать на весь мир: «Я обожаю Толстого за его глубокий, широкий и вместе тончайший ум. Мне не нужно с ним толковать о бессмертии, а хоть о лошади или груше – это все равно. Будет ли он со мной согласен – тоже все равно, но он поймет, что я хотел и не умел сказать». <<...>>
Читать дальше