Сергей Есенин: Том 6. Письма

Тяжелая, безнадежная грусть! Я не знаю, что делать с собой. Подавить все чувства? Убить тоску в распутном веселии? Что-либо сделать с собой такое неприятное? Или — жить — или — не жить? И я в отчаянии ломаю руки, что делать? Как жить? Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать — самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк? Что твоя жизнь? «Умрешь — похоронят, сгниешь и не встанешь» (так пели вечером * после нашей беседы; эту песню спроси у Анюты, * ты сама ее знаешь, верно, и я тоже. «Быстры, как волны… Налей, налей, товарищ» * — это сочинил Серебрянский, друг Кольцова, безвременно отживший * ). Незавидный жребий, узкая дорога, несчастье в жизни. Что больше писать — не знаю, но от тебя жду ответа. Привет Анюте, Симе и маме их. * Пока остаюсь; преданный тебе

Сережа.

Не знаю, что тебе сказать: прощай или до свидания. S. Стихотворения напишу в следующий раз. Не в духе я.

Прости за грязное письмо, разорви его к черту.

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ *

Конец июля 1912 г. Константиново

Дорогая Маня! Сердечно благодарю тебя за оба письма. Зачем, зачем тебе знать нужно, Маня, о том, что я сделал * ? Ты думаешь, что я тебе своим поступком причинил боль, но нет! Зачем? Это пусть лучше знает моя грудь, она так много выносит всего, что и не перечесть. Ты сама, Маня, этим вопросом мучаешь меня. Забудь об этом. Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску — веселия, но это еле-еле заметно. Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей тоске. Ты ничего никому не открывай об этом. Главное. Меня терзают такие мелкие и пустые душонки, * напр<���имер>, как Северовы, * которые всячески стараются унизить меня перед собою и приносят своими глупыми словами обиду и горечь. Но что делать? Они такие, а я такой. Прости меня, Маня, за такое холодное письмо, я в негодовании на них.

Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два. * Так, Маня, я живу. Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец, я знаю, находится при смерти, * — потому что он меня проклянет, если это узнает, вот так и живи. Людишки, чтобы меня немного успокоить, приносят обиду. Маня, Маня! Зачем ты такая, жалеешь меня, это тебя не стоит. Я еще больше люблю тех, которые мне вредят, хотя и в то же время ненавижу. Зачем тебе было меня любить и меня вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, как и ты меня, хотя некоторые чувства ты от меня скрываешь. Прощай, прощай, Маня. Ты теперь мне не пиши покамест, а то я уезжаю и адреса точного не могу тебе дать. * Я же буду тебе писать каждую почту…

Прощай, дорогая Маня; нам, верно, более не увидеться. Роковая судьба так всегда шутит надо мною. Тяжело, Маня, мне! А вот почему?

Г. А. ПАНФИЛОВУ *

До 18 августа 1912 г. Москва

Дорогой Гриша! Письмо я твое получил. Мне переслали его из дома. Я вижу, тебе живется не лучше моего. Ты тоже страдаешь * духом, не к кому тебе приютиться и не с кем разделить наплывшие чувства души * ; глядишь на жизнь и думаешь: живешь или нет? Уж очень она протекает-то слишком однообразно, и что новый день, то положение становится невыносимее, потому что все старое становится противным, жаждешь нового, лучшего, чистого, а это старое-то слишком по́шло. Ну ты подумай, как я живу, я сам себя даже не чувствую. «Живу ли я, или жил ли я?» — такие задаю себе вопросы, после недолгого пробуждения. Я сам не могу придумать, почему это сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувство<���ва>ть себя, т<���о> е<���сть> своей души и силы, как животное. Я употреблю все меры, чтобы проснуться. Так жить — спать и после сна на мгновение сознаваться, слишком скверно. Я тоже не читаю, не пишу пока, но думаю. *

А я все-таки встречал тургеневских типов.

Слушай! (Я сейчас в Москве.) Перед моим отъездом недели за две-за три у нас был праздник престольний, * к священнику съехалось много гостей на вечер. * Был приглашен и я. * Там я встретился с Сардановской Анной (которой я посвятил стих<���отворение> «Зачем зовешь т. р. м.»). * Она познакомила меня с своей подругой (Марией Бальзамовой). Встреча эта на меня также подействовала, потому что после трех дней она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть ее другом. * Я согласился. Эта девушка тургеневская Лиза («Двор<���янское> гн<���ездо>») по своей душе. И по всем качествам, за исключением религиозных воззрений. * Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной.