Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения

Плещет Красное море, Персидский залив,
  И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный разлив
  До зеленой доходит Сибири.

Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
  Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
  А полюбишь лишь солнце да ветер.

Солнце клонит лицо с голубой вышины,
  И лицо это девственно юно,
И, как струи пролитого солнца, ровны
  Золотые песчаные дюны.

Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
  Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных зеркал
  Пишет кистью лучистой миражи.

Живописец небесный осенней порой
  У подножия скал и растений
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.

И, небесный певец, лишь подаст она знак,
  Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
  И рассыплется пылью червленой.

Блещут скалы, темнеют над ними внизу
  Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
  Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка —
  Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
  Бродят радуги, схожа Сахара.

Буйный ветер в пустыне второй властелин.
  Вот он мчится порывами, точно
Средь высоких холмов и широких долин
  Дорогой иноходец восточный.

И звенит и поет, поднимаясь, песок,
  Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок,
  Как гранатовая сердцевина.

И чудовищных пальм вековые стволы,
  Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,
  В Тайно веришь — вовеки не рухнут.

Так и будут бродить до скончанья веков,
  Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
  Эти страшные серые змеи.

Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна
  И осядет песчаная груда,
Это значит — в пути спотыкнулась она
  О ревущего в страхе верблюда.

И когда на проясневшей глади равнин
  Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
  Кровь дурманить и сеять раздоры.

И стоит караван, и его проводник
  Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
  Но к нему он не знает дороги.

А в оазисах слышится ржанье коня
  И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
  Точно пятна на шкуре гепарда.

Но здесь часто звучит оглушающий вой,
  Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
  На востоке не любят тиббусы.

И пока они бьются за пальмовый лес,
  За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
  Заметают пески из пустыни.

Потому что пустынные ветры горды
  И не знают преград своеволью,
Рушат стены, сады засыпают, пруды
  Отравляют белеющей солью.

И, быть может, немного осталось веков,
  Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
  Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
  И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
  На верблюдах своих бедуины.

И когда, наконец, корабли марсиан
  У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
  И дадут ему имя: Сахара.

Стаи дней и ночей
Надо мной колдовали,
Но не знаю светлей,
Чем в Суэцком канале,

Где идут корабли,
Не по морю, по лужам,
Посредине земли
Караваном верблюжьим.

Сколько птиц, сколько птиц
Здесь на каменных скатах,
Голубых небылиц,
Голенастых, зобатых!

Виден ящериц рой
Золотисто-зеленых,
Словно влаги морской
Стынут брызги на склонах.

Мы кидаем плоды
На ходу арапчатам,
Что сидят у воды,
Подражая пиратам.

Арапчата орут
Так задорно и звонко,
И шипит марабут
Нам проклятья вдогонку.

А когда на пески
Ночь, как коршун, посядет,
Задрожат огоньки
Впереди нас и сзади;

Те красней, чем коралл,
Эти зелены, сини…
Водяной карнавал
В африканской пустыне.